Американская королева (ЛП)

Мои пальцы зажали ножку бокала, и я заставила себя сосредоточиться на ощущении стекла на моей коже. Гладкого и целого, совсем непохожего на острые обломки и осколки, которые я держала в руках в тот вечер, когда встретила Эша. Все эти годы я повторяла себе, что меня не волнует Эш и что меня не преследует наш поцелуй. Мне хотелось быть искушенной отчужденной девушкой, которая целовала мужчин, а после забывала. Я хотела отличаться от Абилин, страдающей фан-клубами и навязчивой фантазией; мне хотелось стать мудрой и мирной, далекой от назойливой школьницы.

Но я больше не могла притворяться. Не тогда, когда столкнулась с живой зеленоглазой реальностью.

Прямо сейчас я была Грир, которая писала неловкие откровенные письма; Грир, которая таяла от его прикосновений, дрожала, когда он слизывал кровь с ее кожи. Прямо сейчас я была сосудом, в котором осталось лишь желание; я была готова стать тем, кого он желал; готова влезть ему под кожу и сделать его своим. Я была нетерпелива, унижена, я умирала от тоски и понимала истину — я влюблена в Максена Колчестера. Это было глупо, неразумно и абсурдно — ничего не могло быть более наивным и бесхитростным, — но каким-то образом, ужасно и невероятно, — это было правдой.

— …и моя внучка Грир.

Я подняла взгляд, осознавая, что все это время дедушка Лео представлял собравшихся за столом Эшу и Мерлину. Мне вдруг захотелось, чтобы на мне было что-то менее девчачье, чем розовое платье до колен с аккуратным бантом на спине. Мне бы хотелось приподнять волосы, использовать блеск для губ и еще что-то, чтобы почувствовать себя свежее и красивее. Вместо этого я ощутила себя незащищенной и слишком юной, когда Эш взглянул на меня.

Он застыл на месте — всего на секунду, — его глаза вспыхнули зеленым огнем, прежде чем вернуть свой привычный изумрудный цвет. Затем он искренне мне улыбнулся, сказав легким и уверенным голосом:

— Грир. Рад снова тебя видеть.

Снова.

Он помнит.

Я вздохнула и тоже улыбнулась — улыбкой, которая казалось слишком сомнительной, возбужденной и слишком обнадеживающей.

— Да. Я тоже рада видеть тебя.

Затем я поднесла бокал к губам, надеясь, что никто не заметит мою дрожащую руку.

Обед продолжился и Мерлин объявил, что сегодня состоится вечеринка по случаю его сорокового дня рождения. После все вернулись к обсуждению политики, несмотря на то, что Мерлин остался за столом, позже окончательно перешли от обсуждения мелочей на выборах до более интересной темы. Мерлин спросил моего дедушку, поддержит ли он когда-нибудь кандидата в президенты от третьего лица, и за столом разгорелись естественные дискуссии, которые свойственны всем политикам.

Но даже это не отвлекло меня от близости к Эшу. Он говорил мало, в основном, слушая, но вступая в обсуждения; он всегда был настолько лаконичен и проницателен, что даже эти люди, потратившие почти всю жизнь на подобные дебаты, не могли найти соответствующего ему ответа.

Каждое слово, произнесенное Эштоном, оставалось у меня в памяти, словно его мнение о дееспособности стороннего кандидата были тайными откровениями о себе. Я из-под ресниц следила за каждым его движением. Как выглядела его рука, пока он зажимал между пальцами бокал; как держался совершенно неподвижно, спокойно слушая мнения других — исключение легкие кивки в знак согласия, — он научился этому не в зале суда или палате законодателей, а в бою. Спокойствие, которое может спасти от винтовки снайпера, было умышленным и непоколебимым. Спокойствие, при котором можно уловить движение ветра, шелест листьев и вдох. Спокойствие, пронизанное терпением.

Хищным.

Если Эш когда-нибудь станет политиком, он «обрежет» этих людей, как садовые ножницы расправляются с сорняками. Согнул и сломал, прежде чем они бы поняли, что происходит.

Я не была спокойной. Восприятие — да. Терпение — нет.

Это было агонией — быть так близко к Эшу, видеть, как его плечи вздымаются при дыхании, каждый изгиб его пальцев, слышать каждое богатое, глубокое смыслом слово, и знать, что я ничего не могу сделать с бурей внутри меня. И никакого выхода из этой неугомонной боли, от этого мучительно беспокойного легкомысленного чувства, скручивающегося у меня в груди. В любой момент я могла потерять контроль, меня накроет.