День выдался долгий и утомительный. Ранняя месса; поспешный завтрак; прием у архиепископа по поводу некоего благотворительного замысла; возвращение домой; а затем — банкирская контора «Виньвьель» на рю Тулуз. Там все было ясно и спокойно; владелец был снова на месте, хотя и не в данный момент. Розыски были прекращены; те, кто их вел, удалились, угадав больше, чем собирались доложить, и доложив официально, что (по их сведениям и убеждению, особенно же по неподлежащим сомнению показаниям очевидца, а именно мсье Виньвьеля, банкира) капитан Леметр умер и похоронен. В полдень в маленькой церкви состоялось венчание. Сейчас отец Жером вспоминал его: венчающиеся на коленях; жених, украшенный всеми достоинствами мужчины, сочетающий силу и доброту в каждой черте своего лица; бледная невеста, благоговейно устремившая невинный взор на образ Спасителя; за ними — небольшая группа друзей: мадам Томпсон, пышная, белая и горделивая; Жан Томпсон, у которого в кармане плотно застегнутого сюртука виднелись письменные показания мадам Дельфины; врач и его супруга с общим выражением полного одобрения; и наконец, — но самая главная — маленькая, съежившаяся в уголке женская фигурка в выцветшем платье и старой шляпке. Она сидела неподвижно, точно каменная, и все же выглядела испуганной; ее беспокойные черные глазки на осунувшемся лице выдавали тяжкую душевную муку; ни образы невесты, жениха и их будущих друзей, ни заботы, ни даже то, что он был занят сейчас, не могли вытеснить из памяти усталого священника образ этой женщины и его собственные слова, тихо сказанные ей у выхода из церкви: «Приходите завтра к исповеди».
Долгое время не слышалось приближающихся шагов, не видно было теней в полосе света, и лишь иногда, справа от него, кто-нибудь шел по церкви, вдоль изображений крестного пути. Но отец Жером не уходил.
— Она, конечно, придет, — сказал он себе. — Ведь она обещала.
Мгновение спустя его слух, обострившийся в долгой тишине, уловил чье-то приближение; кто-то бесшумно преклонил колени у окошка исповедальни, и дрожащий голос той, кого он ждал, произнес:
— Bénissez — moin, mo'Père, pa'ce que mo péche. Благословите меня, отец мой, ибо я согрешила.
Он благословил ее.
— Ainsi soit-il. Amen,[87]
— прошептала она и продолжала на своем мягком креольском patois:— Каюсь всемогущему Господу, Деве Марии, архангелу Михаилу, благословенному Иоанну Крестителю, святым апостолам Петру и Павлу и всем святым, что согрешила словом, делом и помышлением.
Она умолкла и затихла. Отец Жером подождал, но она не издавала больше ни звука. Он выглянул из окошка. Она стояла на коленях, опустив голову на руки, и не двигалась.
Он произнес слова отпущения. Она все еще не двигалась.
— Дочь моя, — сказал он, — ступайте с миром. — Она не шевельнулась.
Он поспешно встал, вышел из исповедальни, поднял ее и позвал по имени:
— Мадам Дельфина! — Голова ее завалилась на его согнутую руку; в глазах на мгновение блеснул свет, но тут же погас; а из его глаз полились слезы, орошая кроткое лицо умершей; возведя взгляд к небу, он воскликнул!
— Господи, не вмени ей греха сего!
Брет Гарт
ДЕДЛОУСКОЕ НАСЛЕДСТВО