Американская ржавчина

Она знала, что еще до отца мать была обручена с другим человеком, студентом музыкального факультета университета, но тот в последнюю минуту расторг помолвку. А задолго до этих событий мать порвала со своей семьей в Мексике, она была из богатых, но слишком горда, чтобы возвращаться ради денег, и к моменту своей смерти не общалась с родственниками уже четверть века. Ли иногда размышляла о мексиканской части своей семьи, но чисто теоретически. Встреча с ними не раскрыла бы никаких тайн, которые ей хотелось знать. Вероятнее всего, просто повергла бы в уныние.

Теперь уже не разберешься. Мать, должно быть, впала в отчаяние, или страдала от одиночества, или казалось, что ее время уходит, если она вышла замуж за Генри Инглиша. Красавица с магистерским дипломом по музыкальной композиции. Но при этом ей тридцать один, живет в чужой стране, никого из родных, некому ее поддержать, и вот он – человек, который всегда будет рядом, у него хорошая работа, и он хочет заботиться о ней. Она понимала, насколько сложнее станет ее положение, если выйдет замуж за богатого. Или, возможно, Мэри Инглиш, урожденная Мария Салинас, придерживалась тех же взглядов, что и приятели-марксисты Ли из Йеля, – солидарность, благородный пролетариат, грядущая революция. И она действительно хотела выйти замуж за работягу – последний вызов собственной семье, окончательный разрыв. В Долине встречались такие персонажи, мистер Пейнтер, учитель истории из Бьюэлла, который написал Ли рекомендательное письмо, он рассказывал, что переехал в Долину, чтобы нести идеи социализма на заводы, десять лет проработал сталеваром, потерял работу и стал учителем. Выпускник Корнелла и сталевар. Нас было много, говорил он. Красные вкалывали рядом со старыми добрыми работягами. Но никакой революции не произошло, даже близко ничего подобного, сто пятьдесят тысяч безработных, и все провернули по-тихому. Хотя очевидно, что есть конкретные живые люди, которые ответственны за решение лишить работы всю Долину, у них роскошные шале в Эспене, где они проводят каникулы, они отправляют своих детей учиться в Йель, и по мере того как заводы закрывались один за другим, их портфели с ценными бумагами становились все толще. Но, за исключением нескольких священников, которые, помните, пробрались на какую-то аристократическую церемонию и закидали “вонючими гранатами” богатенького пастора, никто и рта не раскрыл, пальцем не шевельнул в знак протеста. В этом было что-то очень американское – проклинать самого себя за несложившуюся жизнь, отказываться признать, что на твою судьбу влияют социальные силы; национальная черта – глобальные проблемы сводить к ошибкам поведения индивидуума. Отвратительная оборотная сторона Американской Мечты. Французы бы всю страну разнесли вдребезги, но остановили закрытие заводов. Разумеется, не следует произносить такие слова вслух, особенно при отце.

Терраса чисто выметена. Нет повода и дальше откладывать. Ли вернулась в дом через кухню, прошла в столовую, где все еще сидел отец.

– Пап?

– Я здесь. – Он неохотно повернулся к ней. Знал, что будет дальше.

– О чем с тобой говорил шериф?

– О приятеле Айзека, Билли. Его взяли за убийство кого-то там.

Отец вновь занялся газетой, но Ли видела, что ему неловко. Интересно, многое ли ему известно. В комнате как-то вдруг стало теплее.

– Я не думаю, что он это сделал.

– Ну, полагаю, это вполне возможно, но особенно размышлять тут не о чем. В суде разберутся.

– Мне кое-что удалось выяснить, и я абсолютно уверена, что он этого не совершал.

– Может, ты просто относишься к нему необъективно.

Пауза. Ли почувствовала, как покраснела. Отец явно хотел бы прекратить разговор, да и она сама тоже, пожалуй, но все же заставила себя продолжить:

– Он рассказал мне, что того парня убил Айзек.

– Ли, – отец и глазом не моргнул, – в прошлом году Билли Поу едва не прикончил кого-то, колотил парня по голове бейсбольной битой, и его не посадили только по одной-единственной причине, только потому, что Бад Харрис, тот полицейский, что приходил вчера, дружит с матерью Билли. Э-э, дружит в определенном смысле, ну ты понимаешь. А теперь всем им придется разгребать это дерьмо, после того как парень натворил новых дел.

– Все это я знаю, – возразила она. Но на самом деле не знала – она слышала эту историю в ином варианте.

– Да я не наезжаю на тебя, пойми. Бад Харрис думает, что Айзек там был, да, но лучше ему держаться подальше от этого дела. Он считает, что Айзека следует привлекать только в самом крайнем случае, если без него никак, и меня это вполне устраивает.

– Если будет суд, без Айзека не обойдутся, уж поверь.

– Это я понимаю. И всю ночь прикидывал, кого из адвокатов знаю в наших краях.

– То есть тебе безразлично, что Айзек оказался свидетелем такого кошмара?

– Мне очень жаль. Что еще ты хочешь?

– Я не это имела в виду. – Хотя, может, именно это. Она подошла к отцу, тот потянулся к ней, нежно сжал руку. – Я поговорила с Саймоном. Он сказал, мы можем распоряжаться его чековой книжкой.