Американская ржавчина

На этот раз с Грейс все иначе, он не мог сказать почему, но чувствовал, что ее тупой пентюх больше не возникнет на горизонте. Третий лишний отвалил. Ага, третий лишний – это ты. Не поймешь. Есть люди, которым суждено помереть в одиночестве, может, ты как раз из таких. Ты немножко забегаешь вперед, дружок.

Он свернул на грунтовку к трейлеру Грейс. Еще есть время повернуть назад – ночь будет ясной и холодной, у него полная коробка сигар, бутылка отличного скотча, пес будет счастлив, если хозяин вернется. Шезлонги разложены, можно посидеть вечером на свежем воздухе, на Рождество он выпендрился и сменил свой старый спальник на дорогущую модель, которую выпускает фирма в Колорадо, всю зиму торчал вечерами на террасе, любовался горами, и пофиг, холодно на улице или нет, даже после снежной бури, на десятки миль вокруг мир застыл, и абсолютная тишина, только лед потрескивает на морозе, а в спальнике тепло. И такое чувство, будто ты единственный человек на белом свете. В один из таких дней он подумал, что надо бы купить телескоп. Ну может, на следующее Рождество.

Дорога заканчивалась глинистым обрывом над рекой прямо у трейлера Грейс. Она ждала его на крыльце, он вручил бутылку вина, тихонько поцеловал в губы, она подкрасилась, от нее нежно пахло духами.

Проходя за ней следом в дом, он словно смотрел на себя со стороны, откуда-то сверху, будто одна часть его личности вышла из тела, соревнуясь с другой; он решил понаблюдать, которая одержит верх – Душевный Покой или похотливый старый коп. В доме вкусно пахло едой – свежеприготовленная рыба, жареный чеснок, хлеб. Но вместо кулинарных комментариев он произнес:

– Я не знаю ничего нового о Билли.

И зачем сказал? Самосохранение. Душевный Покой.

– Я думала, мы договорились не обсуждать эту тему, – нахмурилась Грейс.

– Знаешь, я уверен, у тебя это из головы не идет.

– Да, но. – Она виновато улыбнулась. – Бокал вина?

Он смотрел, как она двигается, как отрезает ломоть итальянского хлеба, который заботливо подогрела, мажет маслом. Хлеб хрустящий снаружи, внутри мягкий, и Харрис жует его и чувствует, как постепенно успокаивается, и он счастлив. А потом опять включился Душевный Покой:

– Вчера вечером я заглянул к Айзеку Инглишу – на тот случай, если прокурор узнает, что они были вместе с Билли. Но парень уехал.

Грейс недоуменно пожала плечами. Не знала, что сказать на это, и определенно хотела бы прекратить разговор.

– Он ушел утром в воскресенье, и с тех пор родные ничего о нем не слышали.

– Бад, – взмолилась она, – ну пожалуйста.

– Ладно, прости.

– Съешь еще хлеба.

Он взял еще кусок и тут же раскаялся, что затевает эти дурацкие психологические игры, это для тебя игра, а не для нее. Другая часть его тут же подсказала: нет, она тоже играет, просто ты не замечаешь. Харрис уставился на ее задницу, когда Грейс отвернулась за штопором, отличные формы, она чуть прибавила в весе, но прекрасно выглядит, кожа у нее нежная, в милых веснушках, пепельная блондинка, и вообще кажется моложе своих лет.

– Не могу найти чем открыть, – сказала она. – Может, выпьешь бурбон?

Он кивнул, сел за низенький столик, а она плеснула им в стаканы виски. Все, конец. Даже Тихую Гавань можно торпедировать.

– Давай по глоточку, – улыбнулся он.

– Ты что, слабак, Бад Харрис? – И она одним махом прикончила свою порцию.

– Смотри-ка, еще ни в одном глазу, а уже такая бойкая.

– Да, она такая. – Но Грейс уже притихла, печально глядя на пустой стакан, и Харрис понял, что все испортил. Шесть минут. Почти норма.

– Кто он? – спросила она.

– Ты о ком?

– Тот, из-за кого арестовали Билли.

Ей не станет легче, если рассказать. Может, лучше промолчать, узнает позже. Но потом решил: нет, уж лучше сейчас. Поедешь домой, разожжешь камин, свернешься у огня рядом с собакой.

– Да никто в общем-то, безработный автомеханик. То в тюрьме, то на воле. В Браунсвилле зарегистрирован по двум адресам.

Она закрыла лицо ладонями.

– Господи, Бад. Не понимаю почему, но мне это важно знать.

– Прости.

– Я выпью еще, – сказала она. – Наливай, щедрее.

Он молча отодвинул бутылку подальше.

– Они порезали ему горло, Бад. Его пытались убить, он защищался.

– Он молчит, Грейс, в этом вся проблема.

– Это сделал Айзек Инглиш. Только поэтому Билли не скажет ни слова.

– Билли ни разу в жизни не отказался от драки, а в малыше Инглише всего сто десять фунтов. Тот, который погиб, ростом шесть футов восемь дюймов.

– Так все они рассуждают, да?

– Люди встревожены тем, во что превращается город. Они боятся, что у нас будет так же жутко, как в Доноре или Републике… – Он оборвал сам себя. – Пока он не встретился с адвокатом, мы просто гадаем на кофейной гуще. Вот заговорит, тогда и начнем переживать.

Они замолчали. Харрис слышал, как тикает таймер в духовке, не сгорела бы рыба, и будут ли они вообще ужинать или как. Грейс уставилась на пластиковый столик, будто Харриса вовсе здесь не было.

– Нет смысла волноваться, потому что его уже фактически нет. И бесполезно даже переживать, да? Ты это пытаешься мне сказать.

– Нет, – возразил он. – Вовсе нет, я совершенно не об этом.