Американская трагедия

— Нет, сэр. Совсем не так. И я сейчас сказал правду.

— И вы клянетесь на Библии, что пережили душевный перелом, так?

— Да, сэр.

— Что мисс Олден была очень печальна и поэтому в вашей душе произошел этот перелом?

— Да, сэр. Так оно и было.

— Вот что, Грифитс: когда она жила на отцовской ферме и ждала вас, она писала вам вот эти письма, — так?

— Да, сэр.

— В среднем вы получали через день по письму, — так?

— Да, сэр.

— И вы знали, что она там одинока и несчастна, — так?

— Да, сэр… но я уже объяснил…

— Ах, вы объяснили! Вы хотите сказать, что за вас это объяснили ваши адвокаты! Может быть, они не натаскивали вас в тюрьме изо дня в день? Не обучали, как вы должны отвечать, когда придет время?

— Нет, сэр, не обучали! — с вызовом ответил Клайд, поймав в эту минуту взгляд Джефсона.

— Так почему же, когда я спросил вас на Медвежьем озере, каким образом погибла Роберта Олден, вы сразу не сказали мне правду и не избавили всех нас от этих неприятностей, подозрений и расследований? Вам не кажется, что тогда люди выслушали бы вас доброжелательнее и скорее поверили бы вам, чем теперь, после того как вы целых пять месяцев обдумывали каждое слово с помощью двух адвокатов?

— Я ничего не обдумывал с помощью адвокатов, — упорствовал Клайд, продолжая глядеть на Джефсона, который старался поддержать его всей силой своей воли. — Я только что объяснил, почему я так поступал.

— Вы объяснили! Вы объяснили! — заорал Мейсон. Его выводило из себя сознание, что эти фальшивые объяснения для Клайда — надежный щит, ограда, за которой он всегда может укрыться, стоит только его прижать покрепче… Гаденыш! И, весь дрожа от еле сдерживаемой ярости, Мейсон продолжал: — Ну, а до вашей поездки, пока она писала вам эти письма, вы тоже думали, что они печальные, или нет?

— Конечно, сэр. То есть… — Клайд неосторожно запнулся. — Некоторые места, во всяком случае.

— Ах, вот что! Уже только некоторые места. Мне кажется, вы только сейчас сказали, что считаете ее письма печальными.

— Да, я так считаю.

— И прежде так считали?

— Да, сэр, считал.

И Клайд беспокойно посмотрел в сторону Джефсона, чей неотступный взгляд пронизывал его, словно луч прожектора.

— Вы помните, что она вам писала… — Мейсон взял одно из писем, развернул и стал читать: «Клайд, милый, я наверно умру, если ты не приедешь. Я так одинока. Я прямо с ума схожу. Мне так хотелось бы уехать и никогда не возвращаться и больше не надоедать тебе. Но если бы ты только звонил мне по телефону, хотя бы через день, раз не хочешь писать! А мне ты так нужен, так нужно услышать ободряющее слово!» — Голос Мейсона звучал мягко и грустно. Он говорил, и чуть ли не осязаемые волны сострадания охватывали не только его, но всех и каждого в высоком и узком зале суда. — Вам эти строки кажутся хоть немного печальными?

— Да, сэр, кажутся.

— И тогда казались?

— Да, сэр, казались.

— Вы знали, что они искренни, да?

— Да, сэр. Знал.

— Почему же хоть капля той жалости, которая, по вашим словам, столь глубоко потрясла вас посреди озера Большой Выпи, не заставила вас у себя в Ликурге, в доме миссис Пейтон, снять телефонную трубку и успокоить одинокую девушку хотя бы одним словом о том, что вы приедете? Потому ли, что ваша жалость к ней была тогда не так велика, как позднее, когда она написала вам угрожающее письмо? Или потому, что вы замыслили преступление и опасались, как бы частые телефонные разговоры с нею не привлекли чьего-либо внимания? Как получилось, что вас внезапно охватила столь сильная жалость к ней на озере Большой Выпи, но вы вовсе не чувствовали жалости, пока находились в Ликурге? Или у вас чувства как водопроводный кран — можно открыть, а можно и закрыть?

— Я никогда не говорил, что я совсем не жалел ее, — вызывающе ответил Клайд, перехватив взгляд Джефсона.

— Но вы заставили ее ждать до тех пор, пока в своем ужасе и отчаянии она не стала вам угрожать.

— Я ведь признал, что вел себя с ней нехорошо.

— Ха! Нехорошо! Нехорошо! И только потому, что вы это признали, вы рассчитываете — наперекор всем остальным показаниям, которые мы здесь слышали, включая и ваши собственные — что выйдете отсюда свободным человеком? Так, что ли?

Белнепа дольше невозможно было сдерживать. Он заявил протест.

— Это позорно, ваша честь. Разве прокурору позволительно превращать каждый вопрос в обвинительную речь? — пылко, с горечью обратился он к судье.

— Я не слышал ни одного протеста, — отпарировал судья. — Попрошу прокурора надлежащим образом формулировать свои вопросы.

Мейсон преспокойно принял замечание и снова обернулся к Клайду:

— Как вы тут показывали, сидя в лодке посреди озера Большой Выпи, вы держали в руках тот самый фотографический аппарат, от которого когда-то отпирались?

— Да, сэр.

— А мисс Олден сидела на корме?

— Да, сэр.

— Давайте сюда лодку, Бэртон! — обратился Мейсон к Бэрлею.