Американские каникулы

У нее был любовник, и она захотела меня с ним познакомить. Любовник собирал африканские скульптуры и работал в каком-то издательстве старшим редактором. Кажется, в медицинском издательстве. Сейчас я даже не понимаю, зачем я должен был с ним встречаться, тогда же я согласился сразу. Почему не встретиться? Я привык пережевывать людей по нескольку за вечер, чтобы потом выплюнуть и забыть. Людей-двигателей, аккумуляторов, вокруг которых сам воздух наэлектризован, ничтожно мало. Чего я мог ожидать?

Ему оказалось лет пятьдесят с лишним, и после десяти слов, сказанных между нами в кафе на Сент-Марк плейс, я сразу понял, что он лузер[15]. Сколько я уже видел за мою жизнь подобных интеллектуальных бородачей, знающих все на свете и тем не менее остающихся всю жизнь рабами ситуации — запутавшихся в сетях хорошо оплачиваемой работы. Был еще с ним прилипала-поляк, тоже неудачник, но помоложе, я выслушал его историю с посредственным интересом, было ясно, что поляк сидит с нами ради бокала скотча. Или ждет обеда.

Я дал им схлестнуться между собой. И дал Бэну изгнать Янека. У Янека было слишком много гонора для попрошайки. Если хочешь пообедать за чужой счет — сиди и поддакивай, а он увлекся и стал распинаться, говорил слишком много о литературе, критиковал известных писателей, выступил против психологического романа, высоко залетел. Но платил-то Бэн.

Бэн хотел говорить. Бэн тоже был писателем, он опубликовал какое-то количество рассказов. Бэн хотел увидеться со мной. Я не знаю, что ему наговорила обо мне Даян, но, кроме того, он слышал обо мне от своего сослуживца по издательству. Сослуживец считал, что я самый интересный русский писатель. Из живых. Ни хуя себе! Янека раздраженный Бэн попросил исчезнуть. Тот обиделся, но ушел.

После изгнания Янека мы пошли в ресторан. В тот самый, возле которого Джек Абботт[16] — протеже Нормана Мейлера — совсем недавно убил официанта — молодого актера. Перерезал ему единым взмахом сонную артерию. Мы пошли в ресторан, литераторы, туда, где пролил актерскую кровь литератор.

Увы, он оказался закрытым. Бэн предложил взамен вьетнамский ресторан, и так как у вьетнамцев не было лайсенса на продажу алкоголя, мы поспешили к Бэну домой взять его алкоголь. Мы завернули в соседнюю с Сент-Марк плейс улицу, где и жил Бэн, к его скульптурам. У Бэна оказалась деревянная красивая студия-сарай и скульптуры… О, они стоили больших денег, я уверен. Наверное, никто не знал, какие сокровища таятся в его студии. «В таком районе почему же его до сих пор не обворовали?» — подумал я. Наметанным глазом я выбрал лучшую скульптуру и похвалил ее Бэну.

— Моя лучшая, — сказал Бэн.

Лучшую африканцы сделали из ржавых гвоздей.

Бэн взял двухлитровую бутыль вина и большие бокалы, упакованные в фанерную коробку, и положил все это в большую суму. Сума висела у него через плечо. Если добавить к этому, что он был в белых шортах, на голых ногах сандалии, на плечах клетчатый пиджак, из пиджака вываливается пузо, а в руке палка, — можете себе представить, что это был за Бэн.

Мы покинули его территорию. Я благородно отвернулся, пока он закрывал свои сложные замки.

Ну он был и зануда! На лестнице снаружи сидели безмятежные тинейджеры — плохо одетые панки, местные девочки и ребята — и пили какие-то дешевые алкоголи из плоских двух бутылочек. (Они все там панки на Нижнем Ист-Сайде, уже добрых сто лет.) Бородатый Бэн истерично попросил их убрать после себя и, демонстративно подобрав одну пустую бутылку и пакет, лежавшие чуть в стороне, выбросил их в мусорный ящик.

«Сука, занудная и буржуазная! — подумал я. — На то и Нижний Ист-Сайд, чтобы в мусоре были улицы. Хочешь жить на чистых — дуй на Пятую авеню!» Мне уже становилось скучно, тем более что я думал, и не без оснований, что Даян придется идти спать с ним, а меня ждала одинокая ночь. Бэн был в полном порядке, получал едва ли не сто тысяч в год жалованья, а жил тут из прихоти, может быть, из интеллектуальной моды, Даян же была бедная женщина, официантка, разошедшаяся с мужем. Бэн был ей нужен для жизни. Покормит, напоит иной раз, сделает подарок… Я это понимал. Я в Нью-Йорке проездом, я не хотел отрывать Даян от ее жизни, я ему Даян разумно уступал.

Ему нравилось пить из больших бокалов, вот он их и притащил с собой. Я бы поленился тащить огромную кожаную сумку на боку, но у меня психология человека, идущего в атаку, он же разместился на территории и не торопился. Он жил. Я проезжал через. Я всегда проезжаю через.