Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1

В 22-й главе книги Бытия мы находим историю о весьма необычайном повелении бога Аврааму и крайне противоестественной попытке последнего повиноваться этому повелению: «И было, после сих происшествий, бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе. И пришли на место, о котором сказал ему бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего» [Быт., гл. 22, ст. 1, 2, 9, 10]. Ужасный замысел! Человечество вообще признает убийство тягчайшим преступлением, какое может быть совершено среди людей; поэтому было бы несовместимо с божественной природой предписать его и повелеть Аврааму убить сына, т. е. совершить самое противоестественное и жестокое из всех убийств, сопровождаемое самыми отягчающими обстоятельствами не только из-за нарушения в соответствии с предписанием уз отцовской любви, но и по тем соображениям, что ребенок (если верить повелению) должен был быть предложен богу в качестве жертвоприношения. Можно ли представить себе что-либо более извращенное и порочное, нежели повиновение этому приказу? И можно ли вообразить большую нелепость, чем предположение, будто он исходил от бога? В оправдание данного Аврааму повеления убить собственного сына ссылаются на то, что то было всего лишь испытание его послушания, что бог никогда не намеревался допустить, чтобы он это сделал, и что для предотвращения этого воззвал к нему ангел небесный, приказавший не убивать сына. Но предположение, будто бог нуждался в таком или каком-то другом испытании, дабы узнать, повинуется ли Авраам его повелениям, совершенно несовместимо с его всеведением, которое знает все, не нуждаясь в открытых проявлениях. Таким образом, если бы повеление само по себе было уместным и разумным и исходило от бога, то повиновение или неповиновение ему Авраама не могло бы сообщить божественному уму никакой новой идеи. Каждый поступок людей, как и поведение Авраама в данном случае, есть испытание их послушания и известен богу. К тому же, мы читаем в Священном писании, что «бог не искушается злом и сам не искушает никого» [Иаков., гл. 1, ст. 13]. Как же тогда «бог искушал Авраама»? — занятие, обычно приписываемое в Писании дьяволу. Часто приходится слышать, как Авраама превозносят за попытку подчиниться повелению принести в жертву своего сына. Мне, однако, представляется, что было бы более мудро и больше подобало бы праведнику, если бы Авраам ответил на это повеление, что оно не могло исходить от бога — источника благости и совершенства и неизменного по своей природе, наделившего его разумом и пониманием, благодаря чему Авраам лучше понимал свой долг перед богом, своим сыном и самим собой и не стал бы убивать сына и приносить его в жертву богу. В самом деле, если бы бог замыслил побудить Авраама посягнуть на жизнь сына, он никогда бы не вложил в его душу сильную любовь к сыну или такое сознание своего долга — заботиться о нем, защищать и оберегать его от всех опасностей и содействовать его счастью и благополучию. Поскольку же повеление само по себе было негодным в нравственном отношении и совершенно недостойным бога, Авраам должен был предположить, что оно исходило не от бога, а от некоего бесчеловечного, жестокого и вредного существа, которое наслаждалось причиняемым им горем и скорбью. Ибо бог не мог отдать столь низменное повеление и не мог испытывать удовлетворения от такой бесчеловечной и грешной жертвы.

В последней главе Второзакония Моисей венчает свою историю рассказом о собственной смерти и погребении: «И умер там Моисей, раб господень, в земле Моавитской, по слову господню; и погребен на долине в земле Моавитской против Веффегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня. Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась. И оплакивали Моисея сыны израилевы на равнинах Моавитских ...тридцать дней» [Второз., гл. 34, ст. 5—8]. Это единственный известный мне историк, когда-либо давший людям подробный отчет о собственной смерти и сообщивший, сколько ему было лет в этот решающий момент, где он умер, кто его похоронил, где он был погребен и сколько дней друзья и знакомые горевали и оплакивали его. Должен признаться, я не надеюсь, что смогу уведомить публику о продолжительности моей жизни и обстоятельствах моей смерти и погребения, а равно и о том, сколько дней будут плакать или радоваться те, кто переживет меня.