Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2

Однако факт в отличие от действующей причины не является тайной, ибо мы его видим. Мы знаем также средства, которые мы должны употребить,— положить семя в грунт. Мы знаем поэтому столько, сколько нам необходимо. Что же касается той части процесса, которой мы не знаем, а если бы и знали, то не смогли бы выполнить сами, творец берет ее на себя и выполняет за нас. Для нас это лучше, чем если бы мы были допущены к секрету и вынуждены выполнять операцию сами.

Но хотя всякая сотворенная вещь в этом смысле тайна, нравственная истинаможет быть названа словом «тайна» не более, чем свет тьмой. Бог, в которого мы веруем,— бог нравственной истины, а не бог тайны или тьмы. Тайна — противник истины. Туман человеческих выдумок — вот что затемняет истину, представляет ее в искаженном виде. Истина никогда не покрывает себятайной, и тайна, в которую она иногда бывает закутана,— дело ее противника, но не ее самой.

Лучший способ служения богу

Поэтому религия, будучи верой в бога и осуществлением нравственной истины, не может быть связана с тайной. Вера в бога далека от таинственности и проще всех других верований, ибо она возникает в нас, как выше указывалось, по необходимости. А осуществление нравственной истины, или, иными словами, практическое подражание нравственной благости бога, есть не что иное, как наше поведение по отношению друг к другу по примеру того, как сам он благостен ко всем.

Мы не можем служитьбогу так, как мы служим тем, кто не может обойтись без таких услуг. Поэтому единственная идея служения богу, которую мы можем иметь,— это идея содействия счастью живых существ, которые сотворены богом. Это не может быть осуществлено удалением от общества и затворнической жизнью в состоянии себялюбивой набожности.

Сама природа и идея религии, если можно так выразиться, доказывают с очевидностью, что она должна быть свободна от всякой таинственности. Религия, рассматриваемая как долг, равно обязательна для каждой живой души и поэтому должна быть понятной и постижимой для всех.

Человек не изучает религию, как он изучает секреты и тайны ремесла. Он изучает религиозное учение путем размышления. Религия возникает из воздействия его собственного ума на вещи, которые он видел и о которых ему случалось слышать или читать, а практика присоединяется к этому сама.

Когда люди, из хитрости или с целью благочестивого обмана, основали религиозные учения, которые несовместимы со словом или делом божьим, [выраженными] в творении, и которые не только выходят за пределы человеческого понимания, но и противоречат ему, им необходимо было изобрести или усвоить слово, которое служило бы в качестве преграды воем вопросам, исследованиям и умозрениям. Слово тайна отвечало этой цели, и случилось так, что религия, не имеющая в себе никаких тайн, оказалась окутана туманом тайны.

Поскольку тайнаотвечала всем этим намерениям, за нею последовало чудов качестве эпизодического вспомогательного средства. Первая служит тому, чтобы смутить ум; второе — тому, чтобы сбить с толку чувства. Первая—тарабарщина, второе—ловкость рук.

Но прежде чем идти дальше, выясним, что надо понимать под чудом.

В том же самом смысле, в каком все может быть названо тайной, все может быть названо и чудом, и одна вещь не большее чудо, чем другая. Слон, хотя он и больше размером, чем клещ, не большее чудо, чем последний; гора — не большее чудо, чем атом. Всемогущей силе не труднее создать одно, чем другое, не труднее создать миллион миров, чем один.

Поэтому все является в одном смысле чудом, тогда как в другом смысле чудес не бывает. По сравнению с нашей силой и пониманием все — чудо. И нет никаких чудес по сравнению с силой, совершившей все это. Но поскольку в таком описании не содержится ничего того, что связывается с идеей чуда, необходимо дальнейшее исследование.

Человечество усвоило определенные законы деятельности природы. Чудо же — нечто противоположное действию упомянутых законов. Но пока мы не знаем всего объема этих законов и того, что называют силами природы, мы не в состоянии судить о том, подчиняется нечто, кажущееся нам удивительным или чудесным, природным силам, не подчиняется или противоречит им.

Подъем человека в воздух на несколько миль в высоту содержал бы в себе все, что составляет идею чуда, если бы мы не знали, что можно выделить газ, который в несколько раз легче, чем обычный атмосферный воздух, и вместе с тем достаточно упрут, чтобы баллон, в котором заключен этот газ, не был сжат окружающим воздухом до объема, во столько же раз меньшего.

Подобным же образом извлечение пламени и искр из человеческого тела, столь же видимых, как искры, выбиваемые из кремня стальным кресалом, а также приведение железа или стали в движение без всякого видимого агента могли бы иметь видимость чуда, если бы мы не были знакомы с электричеством и магнетизмом. Да и многие другие эксперименты из области естественной философии показались бы чудом тем, кто не знаком с предметом.