Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга I

^{Теодор Дюрант во время досудебного пребывания в окружной тюрьме уделял много времени своей внешности. Он оплачивал стирку рубашек и чистку костюма, бритьё, стрижку, маникюр. Все, видевшие его в конце весны и летом 1895 г., отмечали безукоризненность его туалета. Дюранту явно нравилась выбранная им роль «благородного джентльмена в тюрьме».}

Товарищи Дюранта по Сигнальному Корпусу взялись за сбор денежных средств, которые предполагалось передать родителям обвиняемого. Правда в это дело быстро вмешался командир 2-й бригады Хэнкс, который заявил через газеты, что не допустит подобных сборов в помещениях базы и не позволит где-либо упоминать о связи подчиненной ему воинской части с данной инициативой. То есть, кто хочет — может сделать пожертвование в качестве личной инициативы, но командование бригады никого к этому не подталкивает и процесс этот не контролирует.

19 апреля Теодор через газеты сообщил о том, что «глубоко сожалеет» о неявке к нему пастора Гибсона, который не нашёл возможным духовно укрепить его, Теодора Дюранта, в трудную минуту. Сложно сказать, чего в этом заявлении больше — циничного издевательства или неприкрытого самолюбования? Учитывая, что в эти самые дни адвокаты Дюранта старательно набрасывали в адрес пастора всевозможные намёки и домыслы, сокрушаться по поводу его неявки в тюрьму для «душевного укрепления» обвиняемого — это явный перебор. Тут впору самому Гибсону подыскивать слова и искать поддержку…

В общем, Дюрант изобразил из себя невинно оклеветанного страдальца, мучающегося в застенке по причине отсутствия духовного окормления, и пастору Джорджу Гибсону пришлось через газеты объяснять собственное невнимание к чаяниям брошенного прозелита. Он распространил довольно пространное заявление, в котором сообщил общественности, что имел поначалу душевный порыв для того, чтобы повидаться с арестованным, но по здравому размышлению решил этого не делать. Почему? Да потому, что имеются люди, которые бросают тень подозрения на него самого и в такой обстановке встреча с Дюрантом могла быть перетолкована превратно и не на пользу им обоим.

22 апреля произошёл примечательный эпизод, выпукло характеризующий тогдашнюю обстановку в Сан-Франциско и общее состояние умов населения. В тот день в т. н. Полицейском суде рассматривался вопрос о возможности выпуска Дюранта под залог. Когда в конце заседания судья Конлан задал рутинный вопрос о наличии у сторон дополнений к высказанным заявлениям, с места в зале поднялась женщина и бросилась к судье. Она крикнула ему, что является «эмиссаром Бога» и желает сделать важное сообщение. Никто не успел ничего произнести, как дамочка закричала, что Господь Всемогущий уже провёл свой суд и установил полную невиновность Дюранта, а потому, арестанта надлежит освободить немедленно! Судья Конлан моментально взял себя в руки и приказал маршалам удалить шутницу из зала.

^{Преподобный Гибсон.}

Выходка эта наделала много шума. Расследование показало, что «шутница» вовсе не шутила. Женщину эту звали Лора Люси Голд Уильямсон (Laura Lucy Gould Wiliamson), она проживала в доме № 110 по Ливенворт стрит (Loavenworth street) и давно была известна жителям близлежащих кварталов экстравагантными выходками. Душевнобольная женщина осталась под сильным впечатлением от убийств в церкви Святого Эммануила и последующего ареста Теодора Дюранта, в своём фантастическом мире она увидела некое явление, из которого заключила, что ей надлежит донести до судьи Конлана весть о невиновности обвиняемого.

В общем, несчастную женщину отправили в жёлтый дом, но произошедшее с нею наглядно показывает степень воздействия на умы обывателей информации о расследовании преступлений, которому посвящён этот очерк. В те дни в Сан-Франциско не было, наверное, человека, не интересовавшегося ходом расследования — о нём говорили все и везде. Причём неправильно думать, будто общественность осуждала арестованного и клеймила позором его родственников — напротив, значительная часть обывателей встала на сторону Дюранта и всячески поддерживала его родителей.