Американский доктор из России, или История успеха

Ну, а почему я написал, что американцев лечить выгодней? Хотя это никогда не имело для меня решающего значения, но я должен сказать, что частные страховые компании платили за больных американцев намного больше, чем «Медикейд» и «Медикер» за иммигрантов. При одинаковых операциях за русского больного я получал от «Медикейда» 500 долларов, от «Медикера» 1500–2000, а за американца с частной страховкой — от 4000 до 6000 и выше. Мой самый большой гонорар составил 14 000 долларов — конечно, за американских больных. И хотя американцев было меньше половины от общего числа моих больных, деньги за их лечение составляли львиную долю моего заработка — около 250 000 долларов в год.

Как-то я лечил молодую и небогатую американку двадцати пяти лет. Она собиралась вскоре выйти замуж, а у нее было врожденное укорочение одной ноги на 5 сантиметров. Ее жених любил ее и даже просил не делать операцию. Но она мне сказала:

— Доктор, на свадьбе я хочу идти под венцом ровной походкой.

Сама по себе история трогательная. Я объяснил ей:

— Вы должны знать, что при всех операциях есть риск.

— Доктор, я вам доверяю, — просто сказала она.

Я удлинил ей ногу по методу Илизарова. Потом, хотя всегда я постоянно был занят другими пациентами, уделял ей много внимания, учил ходить и держаться прямо:

— На свадьбе ты должна выглядеть неотразимо.

К дню свадьбы наша невеста научилась ходить плавной походкой. Перед концом лечения она вручила мне открытку. Там было написано: «Спасибо, доктор Владимир, что за все время лечения вы давали мне почувствовать, будто я была вашей единственной больной».

Ее страховая компания заплатила мне как раз довольно мало.

Мой первый суд

Его звали Джон, ее — Мадонна, обоим было по тридцать. Они были женаты три года, потом разошлись. Джон работал техником в нью-йоркском филиале фирмы «Мерседес-Бенц». Он был высокий, симпатичный и веселый парень, но хромал — в детстве сломал ногу, катаясь на лыжах, и кости срослись с укорочением на 8 сантиметров. Один из его клиентов был доктор из нашего госпиталя. Заметив, что Джон хромает, он рекомендовал ему обратиться к Френкелю. Вместе с Виктором мы сделали Джону операцию и наложили на ногу илизаровский аппарат. Вот тогда и появилась опять Мадонна, пришла навестить бывшего мужа.

Операция прошла успешно, но еще успешнее развивался роман между бывшими супругами. После выписки из госпиталя Джон приходил для проверки в офис с аппаратом на ноге, и всегда в сопровождении Мадонны. Они вели себя, как юнцы: хихикали и целовались, даже когда я проверял детали аппарата. У нас с Джоном сложились приятельские отношения, а Мадонна всегда мне приятно улыбалась и каждый раз интересовалась:

— Доктор Владимир, когда вы снимете аппарат с его ноги?

Ее как будто это даже больше интересовало, чем самого больного. Но вот полное удлинение ноги было закончено, кость окрепла, аппарат сняли — они были счастливы. На последнем визите в офис Джон и Мадонна радостно сообщили мне, что поженились во второй раз. На этом история могла бы и закончиться, но…

Через три года мы с Виктором получили вызов в федеральный суд Нью-Йорка: Джон и Мадонна подали на нас иск на десять миллионов долларов. Что? Почему? В обвинении, составленном их адвокатом, говорилось, что к Джону мы проявили «преступное непрофессиональное отношение, игнорировали его боли и были халатно невнимательны в течение всего лечения», что теперь он не в состоянии полностью разгибать ногу в колене и вынужден ходить с палочкой, в результате чего потерял работу. За это он требует от нас компенсацию в девять миллионов долларов. В обвинении со стороны Мадонны говорилось, что, когда на ноге Джона был илизаровский аппарат, это лишало ее полноценного удовлетворения от секса с ним. Поэтому она требовала с нас один миллион. Юридическое обснование обвинения — «за лишение полноценного удовлетворения».

Виктор отнесся к вызову в суд насмешливо, у него уже был опыт в таких делах. Но для меня это был первый случай — я удивился, возмутился и даже немного испугался. Сам Джон давно нам не показывался, и мы не знали, что с ним происходит. Я был уверен, что ошибки с нашей стороны не было. Когда мы удлиняли кость, ее ось на 5 градусов сместилась назад. Но это зависело от прежней деформации, с которой он вырос, и не могло сильно повлиять на движения ноги, ее сгибание в колене. Когда мы его видели последний раз, в день второй женитьбы на Мадонне, он практически перестал хромать. За что же ему судить нас? Джон был частный больной Виктора, я нес лишь косвенную ответственность. Как же мог он так поступить, если за все лечение ни на что не жаловался и даже был со мной в теплых отношениях?