Из города Панама на машине мы поехали на север страны, в городок Давид, на границе с Коста-Рикой. Там я должен был делать операцию. Дорога пролегала через джунгли, попутные, машины встречались редко, зато попадалось много непуганых зверей. Мы сделали только одну остановку.
— Владимир, хочешь увидеть русскую церковь? — спросил Уолтер.
— Русскую церковь? У вас в Панаме?!.
Действительно, на краю тропического леса, у жаркой тихоокеанской лагуны, стояла небольшая церквушка в типичном русском стиле, с верхушкой-луковкой и крестом. Никак она не вязалась с таким фоном, но — стояла же! Рядом был маленький отель и ресторан. Хозяин вышел нам навстречу: крепкий, смуглый, с большим крестом на волосатой груди. Когда я заговорил с ним по-русски, он опешил:
— Откуда ты? Кто ты?
Уолтер хохотал, наблюдая эту фантастическую сцену. Первым делом хозяин, чисто по-русски, достал из заморозки две заледенелые бутылки водки и разлил всем по стакану:
— Эту водку мне привез русский епископ из Москвы на открытие моей часовни.
Жара стояла дикая, но пришлось выпить: нельзя обижать человека, который годами не может ни с кем поговорить по-русски. Под второй и третий стакан с хорошей закуской он рассказал:
— Я сын русского морского офицера, родился в Маньчжурии. В России сам никогда не был, но вырос настоящим русским мужиком, потому что в семье крепко держались за родной язык и традиции. Потом я плавал вокруг света, а на старости лет решил осесть здесь, завел себе ресторан с гостиницей — так жить веселей. А часовню построил в память об отце. Об этом узнали в Москве, приехала делегация Синода, чтобы ее освятить, привезли ящики с водкой. Мы с ними здесь неделю пьянствовали — ну и крепко же пьют ваши попики!
Не знаю, как попики, но я проспал на заднем сиденье машины весь остаток пути.
Госпиталь города Давид расположен в одноэтажном кирпичном здании, неплохо оснащен, однако инструменты для операции я предусмотрительно привез с собой. Мы оперировали с двумя местными хирургами, группа докторов из соседних городков приехала посмотреть на новую операцию. Она была долгая и тяжелая, притом надо было все объяснять. И, хотя кондиционер работал на полную мощь, мозги мои раскалились так, что, закончив операцию, я сразу полез, как бегемот, в бассейн у дома хирурга и долго не хотел оттуда вылезать.
На другой день на маленьком самолете я перелетел над джунглями обратно в город Панаму. Было еще одно дело: на тысячу долларов, которые я заработал за операцию, я хотел купить в беспошлинной зоне Канала подарок нашей невестке Линде — скоро ей рожать девочку, нашу внучку. С женой одного из докторов, китаянкой, мы поехали в китайские ювелирные лавки, где она знала всех. Это мир, в котором нужно держать ухо востро, и не только ухо, но и карман. Но с моей сопровождающей лавочники говорили дружески, и мне удалось выгодно купить Линде серьги с крупным жемчугом.
В американских госпиталях отцам разрешается присутствовать при рождении детей, и не только отцам, но и другим ближайшим родственникам. И они ходят на роды, как на спектакль. Какой в этом смысл, я не понимаю. В России отцы не видят не только роды, но несколько дней не видят своих детей и жен. Я приносил в роддом Ирине продукты и обменивался с ней записками через санитарку. Наш сын раздумывал: следовать ли ему американской традиции? Несколько дней накануне исторического события он звонил нам каждый час. И вот 18 апреля 1993 года, в пятнадцатую годовщину со дня нашего приезда в Америку, родилась наша внучка. Родители назвали ее красивым американским именем Кортни. Мы с Ириной приехали к ним с работы. По дороге я заказал корзину цветов — от сына (он от волнения все позабыл) и вручил молодой матери коробочку с серьгами, а молодой отец вдел их ей в уши, приговаривая:
— Это настоящий жемчуг!
Когда привезли на первое кормление нашу Кортни, мы склонились над ней и с умилением вздохнули: начинался еще один этап нашей жизни, жизни дедушки и бабушки.
Золотое десятилетие американской медицины