Американский доктор из России, или История успеха

По случайному совпадению у Илизарова в Кургане работал молодой референт-переводчик Олег Горбачев. Когда мы с Френкелем звонили в Курган, чаще всего связывались именно с Олегом. Френкель, большой любитель пошутить, иногда в присутствии других докторов громко спрашивал:

— Владимир, вы звонили вчера Горбачеву?

Наивные доктора настораживались. Наверное, думали, что раз я оттуда, то должен его знать.

Мои молодые приятели-резиденты больше других интересовались всем русским, и особенно, конечно, методом Илизарова.

— Как Илизарову пришла в голову идея изобрести свой аппарат?

Я рассказывал, что работал с ним в Сибири зимой 1965 года, что там было очень холодно. И начинал рассказ, как в 1940-х годах он, работая в глуши, был единственным доктором на район размером с небольшую европейскую страну. Не имея настоящего хирургического оборудования, он не был удовлетворен результатами лечения переломов

Новый прилив Энергии

и стал искать новых путей… Но им, выросшим в условиях богатой американской цивилизации, это казалось непонятным: почему он работал в глуши изолированно?., почему без оборудования?., почему до него никто не задумался над результатами?., почему новые методы не были описаны в учебниках?.. Для них 1940-е российские годы были так далеки и непонятны, как времена дремучего Средневековья.

Тогда я нарисовал шарж: Илизаров в костюме европейца XVII века сидит под деревом, а с ветки ему на голову, как Ньютону яблоко, падает его аппарат.

Френкель, увидев рисунок, пришел в восторг:

— Владимир, мы готовим специальный выпуск госпитального журнала, посвященный Илизарову. Вы напишете статью о нем, и мы опубликуем этот шарж!

Обо всех новостях я рассказывал по вечерам Ирине. Все предыдущие годы она переживала за меня и теперь была счастлива, что наступили перемены в нашей жизни. Она тут же делилась новостями с моей старой мамой, которой было под девяносто лет. Мама жила на одной улице с нами, через дорогу. Обе гордились моими успехами, быть может, несколько преждевременно.

С новым приливом энергии во мне вдруг пробудился интерес к внешнему виду. Чтобы выглядеть, как говорят, не хуже других, я купил на распродаже в самом большом Нью-йоркском магазине «Мейсиз» два приличных костюма. Выбрать их было непросто: от изобилия товаров у меня началось головокружение. Я готов был уйти без покупки: или цвет не нравился, или цена не подходила. Но у «Мейсиз» есть реклама: «Если вы сами не знаете, чего вам хочется, то у нас это есть!» И действительно нашлось. Нужны были еще галстуки. Я купил их на улице у лоточника: товар дешевый, а выглядит прилично. И Ирина тоже стала покупать недорогие, но элегантные наряды, чего не делала много лет. Теперь нам предстояли новые знакомства и новые развлечения, надо было «держать фасон».

Появились у нас и новые интересы и возможности, мы стали больше читать по-английски, выписали «Нью-Йорк тайме». Я стал собирать вторую в своей жизни библиотеку, на этот раз на английском языке. В Америке очень интересно пишут биографии и популярные книги по истории, их я и начал собирать. Книги дорогие, в магазинах могут стоить 20–30 долларов, а то и больше. Но для покупки не обязательно ходить в магазин: книги с большой скидкой рекламируются в газетах, нужно только послать чек и их доставят по почте.

Добирался я до работы на метро — всего 35–40 минут от двери до двери. Жители Манхэттена почти никогда не ездят на работу на машине: это занимает больше времени и энергии. А я как раз недавно купил новую синюю «Тойоту», и теперь она стояла в гараже возле дома. Она стояла, а плата за гараж возрастала. И мы решили ее продать. Жаль было с ней расставаться, но надо быть рациональным американцем! А если хотелось поехать куда-нибудь на день-два, без проблем можно было взять напрокат любую марку.

Наступило время перемен и в иммигрантском мире. С потеплением отношений с Советским Союзом начался новый приток иммигрантов, а к старым иммигрантам стали приезжать в гости их родственники и друзья. Это было чудом: советские власти разрешали своим гражданам общаться с иммигрантами, они проявляли человечность — небывалое! Приезжали и наши знакомые и с возбуждением рассказывали о новых изменениях — о политике перестройки и гласности:

— Теперь у нас в прессе открыто критикуют прошлое и публикуют запрещенные ранее книги Солженицына и других.

— Ну а как у вас жизнь вообще?

— Жизнь? Жизнь все еще трудная: продуктов мало, товаров вообще нет, по целым дням стоим в очередях.