Американский доктор из России, или История успеха

Частные страховые компании за такие операции платят от двух до пяти тысяч. Поэтому в нашем госпитале немногие соглашались оперировать русских иммигрантов. Обязать делать это их не мог никто, в Америке медицина — свободная профессия, над докторами начальников нет. Но Френкель уговорил наших докторов делать операции иммигрантам — для выгоды госпиталя.

Американские хирурги — высококлассные специалисты, оперироваться у них можно почти без риска. Но они люди деловые, любят делать деньги, постоянно заняты «деловой медициной» — и можно ли их за это осуждать? Операции они проводили на высоком уровне, но обращали мало внимания на «медикейдных» пациентов до и после операции. Особенно на таких, с которыми даже нет общего языка. Поэтому русских они полностью передавали резидентам. Для их выздоровления ничего плохого в этом не было, лечение шло по принятым высоким стандартам (антибиотики сильные, лекарства хорошие). Но русские больные не могли понять, почему после операции они не видят своего хирурга, страдали от того, что с ними не разговаривают.

Мои коллеги в госпитале не знали психологических особенностей русских больных. Хотя в России чаще всего лечили «по старинке», но больные привыкли к вниманию доктора, к тому, что с ними разговаривал «хороший доктор».

Резиденты забегали в палаты к русским больным ненадолго, проверяли по записям, как идет выздоровление, и тут же убегали. Выздоровление почти всегда шло успешно, но больные были недовольны и опять плакали. Меня вызывали к ним, и мне вновь приходилось их успокаивать. Резиденты с недоумением спрашивали:

— Владимир, почему все русские пациенты такие нервные?

Я начинал мягко объяснять, что это «культурный шок». Резидентам было трудно меня понять: они-то выросли в Америке, что это еще за «культурный шок»?..

Новая встреча с Илизаровым. Ирина едет в Москву

В мае 1988 года в Америку опять приехал Илизаров. Как и в первый раз, организовал его лекцию и симпозиум Виктор Френкель вместе с молодым ортопедом Дрором Пэле из Балтимора. Дрор настолько заинтересовался методом русского хирурга, что на полгода ездил в Курган — обучался операциям, а заодно русскому языку. Другой американский хирург, Стюарт Грин, тоже побывал в Кургане и теперь делал илизаровские операции в Лос-Анджелесе. Так из нашего госпиталя началось их распространение по всей Америке.

На этот раз Илизарова пригласили в Вашингтон. Весна там — самое красивое время года: по всему городу пышно цветут японские вишни. В столицу съехалось более ста докторов со всей страны. Оплачивала симпозиум компания хирургического оборудования «Ричардс». Они сняли в центре города гостиницу для участников симпозиума и хорошо заплатили Илизарову, надеясь подписать с ним выгодный контракт на производство его аппаратов. На этот раз «Ричарде» официально пригласил меня, как инструктора для занятий с участниками. К тому же, конечно, я должен был переводить ему. Я радовался предстоящей встрече, мне хотелось, чтобы он узнал, как успешно мы с Френкелем внедряем его операции в нашем госпитале и распространяем их по всей стране. Впервые за всю историю русский метод становился популярным в Америке. И впервые на английском была напечатана статья о методе Илизарова. Это был мой подарок ему: в номере Бюллетеня госпиталя были статья за подписью Илизарова и моя статья о нем самом с моим шаржем на него в виде Исаака Ньютона. Для него это был сюрприз, потому что… сам он свою статью не писал. После первого приезда он не оставил текста своей лекции, но я успел сделать заметки и снимки с его слайдов прямо с экрана. Редактор Бюллетеня настаивала, чтобы я дал ей текст для публикации. Я несколько раз просил его об этом по телефону, но он ничего не прислал. И мне пришлось восстанавливать его по памяти. Конечно, это не была подделка, хотя написано не им — все соответствовало принципам его метода и было близко к тексту. Но нелегко было мне самому писать первые статьи на английском. Я был рад, что справился.

На время моего пребывания в Вашингтоне Ирина решила съездить в Москву — навестить свою маму Мирру Моисеевну Вермонт. Моя теща была умная и властная женщина, избалованная принадлежностью к артистической элите Москвы. Ее муж, Иринин отец, писатель Евгений Вермонт, был известный фельетонист, он умер от лейкемии в 1948 году, когда Ирине было 16 лет. После этого Мирра Моисеевна еще не раз выходила замуж. Теперь она доживала свою бурную жизнь в тесной квартирке вместе с четвертым мужем, альтистом Давидом Абрамовичем Раппопортом, тихим и послушным интеллигентом, которого она полностью подавила. С Ириной теща не виделась более десяти лет, а здоровье ее становилось все хуже, и она, конечно, хотела вновь после стольких лет увидеть свою единственную дочь.