Американский экспресс

Мэри легонько похлопала рукой по моим пальцам, что вцепились в подлокотник кресла. По-женски участливо, с состраданием.

— Ничего, Ила, все будет о’кей. Мой отец отваривал листья муилы. И пил. Два раза в день. Ему здорово помогало, лучше всяких лекарств. Хочешь, я тебе пришлю мешочек этих листьев, оставь свой адрес.

— Что за листья такие? — вяло спросил я.

— Они растут на нашем острове. Мои родители родом с Островов Зеленого Мыса. Там и сейчас живет моя бабушка. Она и пришлет мне листья. А вообще-то их продают на Манхэттене, я знаю.

Мэри поднялась и ушла к своему месту. Точно ее и не было вовсе. За окном царила темень ночного Огайо, никаких огней. Казалось, Мэри не ушла коридором, а просочилась в окно вагона, покрыв стекло своей бархатной кожей… Вскоре она вернулась, неся перед собой какую-то склянку.

— Отпей немного, Ила. Это невкусно, но очень помогает, успокаивает. — Она водрузила на стол склянку и лепешку, сухую на вид, покрытую крупой. Сама же села в кресло…

Я поднес склянку к носу, понюхал. Никакого запаха. Ладно, рискну, выпью, сам напросился… И сделал глоток. Горькая, почти едкая жидкость на мгновение помутила сознание. Глаза застили слезы, раскрытым ртом я пытался ухватить воздух. Отравила?! Я вцепился зубами в лепешку, которую сунула мне в рот Мэри, свалившаяся на мою седую голову с каких-то загадочных островов. Проглотив кусочек твердой дряни, я почувствовал облегчение — горечь пропала, остался привкус перца и легкое дыхание, словно я закапал в нос эфедрин…

— Ну Мэри, ты меня достала, — пробормотал я.

Несколько минут мы молчали. Вернее, молчал я, а Мэри мне рассказывала, что она отдала свой плейер сыну — тот не может уснуть, если в ушах не барабанит музыка. А тут поднял вопль малыш из амишей…

— Ты не думай, Ила, что я специально к тебе подсела. Просто я так разозлилась, что плюхнулась в первое попавшееся пустое кресло. Оно оказалось твоим, — простодушно поясняла Мэри.

— И куда ты едешь сейчас? — спросил я.

— В Кливленд, — ответила Мэри. — А оттуда еще на автобусе. До городка Офборн, штат Мичиган. Там неподалеку тюрьма. Я еду в тюрьму, повидаться с мужем моей покойной сестры. Его зовут Джек. Два раза в год я наведываюсь в эту тюрьму, с малышом.

— Вот как? — воодушевился я, предчувствуя интересный сюжет. — А что же там делает этот Джек? Надеюсь, посиживает где-нибудь в охране, приглядывает за осужденными?

— Вот и нет. Джека посадил федеральный судья Скотт… Джек уже сидит три года. Еще девять лет, и, может быть, его выпустят. Если чего-нибудь еще не сотворит. С Джеком это может случиться, вы его не знаете, сэр.

— За что же его упекли? — спросил я.

— За убийство. Он повинен в смерти моей сестры Жаклин. Это очень грустная история, Ила. Лучше давай тихонечко споем.

— Что?! — изумился я.

— Споем. Негромко. Я часто пела в церковном хоре. Но мне нравится петь спиричуэле. Я пела вторым голосом. А первым пела бедняжка Жаклин. Конечно, когда была еще жива.

— Понимаю, — кивнул я. — И за что он ее убил?

— Он ее не убил, Ила. Он только повинен в ее смерти. Она сама себя хлопнула, дура. Чтобы мне отомстить.

— Хорошенькая месть, — пробормотал я. — Петь я не буду, Мэри, нет у меня голоса. Если я запою, меня амиши выбросят в окно. А в Огайо я никого не знаю.

Мэри засмеялась, достойно оценив мою шутку.

— Ты лучше расскажи, что стряслось там с бедняжкой Жаклин, твоей сестрой. И этим сорванцом Джеком, ее мужем?

— Сорванцом! — усмехнулась Мэри. — Его боялись все в Джерси-Сити. От улицы Монтгомери, где проживают черные, до белого Байона. Хорош сорванец…

— Так вы жили в Джерси-Сити? — обрадовался я. — Я частенько прогуливался в тех местах. По ночам, чтобы сон нагнать. И вправду там живут черные, я обратил внимание. Но никто никогда меня не трогал.

— Потому что Джек сидит уже три года, — утешила меня Мэри. — Он не очень-то любит белых. Из-за них, он считает, все несчастья. Покойная Жаклин ему говорила, что если бы не президент Кеннеди, то он до сих пор сидел бы на дереве…

Джеку это не нравилось. Конечно, кто потерпит такие слова от жены, верно, Ила?

Я кивнул. Действительно, кто потерпит такие слова?

— Так что, он ее из-за этого прихлопнул? — все допытывался я.

— Какой ты непонятливый, Ила. Я же сказала, что он ее не убивал. Все произошло из-за меня.

— Из-за тебя можно, — буркнул я. Во мне вновь возникло коварное искушение: воистину, раздвоенность — удел слабовольного человека.

Мэри никак не отреагировала на мою фразу и лишь тяжко вздохнула:

— Грустная история, Ила… Я тебе расскажу.