Читаем Американский пирог полностью

Любой нормальный аквалангист, даже оглушенный, прекрасно знает, чт́о это означает — кого кровь должна привлечь. «Акулы! — ужаснулась я и развернулась на сто восемьдесят градусов. — О господи, акулы!» Не то чтобы я видела что-то похожее в сумрачной синеве, но в этой мгле могло таиться что угодно. По пути на полуостров мы видели изъеденного тюленя, которого, несомненно, прикончила белая акула. Мне, конечно, приходилось плавать в одной воде с этими хищницами — в основном с тигровыми и с синими, — но только не раненой; ведь акула способна учуять каплю крови даже в тридцати галлонах воды. Стоило только подумать об этом, как я устремилась к поверхности, визжа и выпуская целые фонтаны пузырей.

К тому моменту, как Сэм и его ассистентка Нина ван Хук втащили меня в лодку, я уже только всхлипывала.

— Боже мой, Фредди. Что, черт возьми, стряслось? — Сэм склонился надо мной, вглядываясь в мое лицо. С каким облегчением я увидела его милые миндалевидной формы глаза, голубые с зелеными искорками! Он был острижен еще короче, чем я, а под ярким солнцем Мексики его волосы приобрели оттенок светлого хереса. Я уже открыла рот, собираясь произнести что-то вроде «Слава богу, ты спас меня». Но вместо этого пришлось кинуться к борту и свеситься наружу из-за подступившей дурноты. Что поделаешь, рвота в минуты кризиса — это своего рода семейная болезнь. После смерти мамы нас с сестрами постоянно тошнило. Я вспомнила, как мы с Элинор и Джо-Нелл толпились у клозета, то и дело сталкиваясь головами. Наша бабуля, Минерва Прэй, не унаследовавшая семейный ген регургитации, слегка спасала положение тем, что выдавала нам по эмалированной миске: каждой сестре — особого цвета.

— Слишком глубоко спустилась? — спрашивал Сэм. Стопроцентно деловой вопрос, но мне в нем почудилась искренняя забота. Он обернулся к Нине ван Хук: — Думаешь, могла произойти декомпрессия?

— В этих-то водах? — удивилась Нина. — Скорее уж декомпенсация.

Ее светлые волосы, длиной до плеч, вились мелким бесом почти от самых темно-каштановых корней; на ней была свободная футболка прямо поверх бикини. Лежа на дне лодки, я смотрела на нее снизу вверх. Она была аспиранткой в Скриппсе, моей альма-матер, и ей только что исполнилось двадцать три — на целых шесть лет меньше, чем моей младшей сестренке Джо-Нелл. Мне стало очень грустно. Но в свои тридцати три года я уже не смела закатить истерику ни на лодке, ни где-либо еще.

— Может, она просто перепугалась, — говорила Нина. — Такое бывает.

Я попыталась не смотреть на эту девчонку — ведь, в самом деле, она была еще просто девчонка. Что она знает о жизни? Может, стоило брякнуть какую-нибудь заведомую чушь, вроде: «Да ну, я не струсила, меня покусали. Вот след от укуса. Infectó un mosquito. Comprende?»[2] Но она уже составила свое мнение обо мне. Ну что ж. Я от нее тоже не в восторге. Должно быть, это она пила малиновый лимонад — уж больно миленькая бутылочка. И что у нее за дурацкая манера измерять глубину в километрах?! Американская миля куда удобнее.

— Фредди, Фредди, — звал меня Сэм. — Милая, посмотри-ка на меня. На меня! Там ведь не было акул?

— Акул? — хохотнула Нина, скрестив руки на груди. — Ты что, шутишь?

Сэм и бровью не повел и продолжил спрашивать:

— Солнышко, что ты там видела? И чем оцарапалась? — Он осторожно отвел мою челку. У меня очень короткие волосы и неровная, взлохмаченная челка. Я облизнула губы, выжидая, пока пройдет тошнота.

— Да что она, язык проглотила? — изумилась Нина.

— Нет, ей просто нужно отдышаться. — Сэм потрепал меня по плечу. Терпеть не могу, когда обо мне говорят как об отсутствующей. Я закрыла глаза, стараясь взять себя в руки: но прежде чем мне удалось рассказать им правду, прежде чем я успела вымолвить: «Кит, это был просто кит», Сэм стал ощупывать мой лоб. Я вздрогнула от боли и холода и с ужасом поняла, что едва не раскололась. Разумеется, он бы меня не одобрил: я и сама не понимала, зачем так сглупила. Ведь, по сути говоря, я увидела кита и неправильно оценила ситуацию. На какой-то миг я позабыла о правилах поведения с серыми китами, а провоцировать шестнадцатиметровую махину — не самое мудрое решение. Тут-то я поняла, что такое ложь во спасение. Это своего рода спасательный круг, который помогает удержаться на плаву и выбраться из самого глубокого омута.

— Кровь так и хлещет. Только погляди. — Он откинул мне волосы со лба. — Что-то там случилось.

Он расстегнул на мне мокрый купальник, и наружу вывалилась моя левая грудь. Он принялся выискивать раны на моем туловище.

— Да все с ней в порядке, Сэм.

— Фредди! Понимаю, у тебя шок, но ты уж соберись, ладно? — Он нагнулся ко мне, сосредоточенно нахмурившись: — Что ты видела? Обычную акулу? Акулу-молот?

— Как бы не так, — заявила Нина. — Они же такие пугливые. Боятся пузырей от акваланга. Может, ей показалось, что там была акула. А там был морской окунек.

— Я б их не спутала, — процедила я сквозь зубы.

— Еще бы, — подтвердил Сэм.

Перейти на страницу:

Все книги серии Амфора 2005

Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории. Иногда он появляется в них как главный персонаж, а иногда заглянет лишь грустным глазом или махнет кончиком хвоста…Любовь как трагедия, любовь как приключение, любовь как спасение, любовь как жертва — и всё это на фоне истории жизни старого гомосексуалиста и его преданной собаки.В этом трагикомическом романе Дан Родес и развлекает своего читателя, и одновременно достигает потаенных глубин его души. Родес, один из самых оригинальных и самых успешных молодых писателей Англии, создал роман, полный неожиданных поворотов сюжета и потрясающей человечности.Гардиан

Дан Родес

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза