Читаем Американский пирог полностью

На следующий день мы с Элинор отправились в питомник и выбрали эту магнолию. Хотя лето было в разгаре, а летом растения не пересаживают, мы вырыли ямку и полили ее сульфатом магния, который Минерва считала настоящей садовой панацеей. И теперь, более двадцати лет спустя, я сидела на той же самой кухне, смотрела на магнолию и изумлялась, что она еще жива. Магнолия переросла наш дом. Она уже пережила и Уайатта, и маму, и, возможно, переживет всех нас. Я закусила кожу на колене. Где-то, за тысячу миль отсюда, какая-то другая женщина сидит в гостиничном номере моего любимого! Интересно, она сообразила, кто звонил? Расскажет ли она Сэму о моем звонке? Я попыталась представить себе ход мыслей расчетливой авантюристки. Потом мне захотелось снять трубку и попросить оператора, чтобы повторил звонок. На сей раз я спрошу Нину какого черта она делает в комнате моего мужа. Хотя какая разница, что она скажет?! Ведь вина-то все равно не ее, а Сэма. Во многих отношениях он обходительней любого южанина, но в то же время способен на измену: живя со мной, он мог спать с кем-то еще.

Элинор и Минерва вошли в кухню с большой коробкой банок фирмы «Мейзон», обсуждая «этот собачий холод». Они принялись выгружать на стол банки: пол- и четвертьлитровые, с узором в виде ромбика на боках и Минервиным коронным соусом чатни внутри. Бабуля заготавливает его каждую осень, а затем прячет в кладовку, где соус густеет, настаивается и превращается в нечто по-истине божественное.

— Ненавижу январь, — бубнила Элинор, вынимая банки из коробки. — Раз уж стоит такой холод, так пусть бы хоть снег выпал.

— Вот уж не надо, — возразила Минерва, — если выпадет снег, я могу поскользнуться и сломать себе ногу.

— Тьфу-тьфу, — сказала я, — только этого нам не хватало.

Они обернулись и с удивлением заметили, что я сижу на столе.

— Ах вот ты где! — радостно воскликнула Минерва.

— Помоги-ка нам, — буркнула Элинор.

Я с облегчением вздохнула: они и не заметили моего расстройства. Джо-Нелл тут же увидела бы, что я не в духе, но Элинор была совершенно невинна в вопросах любви. Что до Минервы, то ее мысли, слава богу, занимало только одно: она раскладывала по банкам кружочки красного ситца, надевала поверх них крышки и фиксировала их резинкой. Я уже дала ей слово, что помогу доставить эти банки в клуб пенсионеров. Соскользнув со стола, я уселась по-турецки на одном из стульев и принялась надписывать ярлыки.

Когда зазвонил телефон, я даже не тронулась с места. Сидя на стуле, я старательно выводила: «Чатни. Рецепт Минервы Прэй», но про себя думала: «Это Сэм. Он уже в „Мирабель“ и звонит рассказать, что Нина разревелась как дитя, узнав, что я буду в Лос-Кабосе через три дня». Затем мне подумалось, что это Джексон, который зовет меня на выходные в Новый Орлеан. Протянув свою ручищу, Элинор подняла трубку.

— Алло? — сказала она, подозрительно сощурившись, а затем передала трубку мне. — Тебя. Какой-то мужчина.

Я взяла трубку, решив, что Нина сообщила Сэму о звонке. Я почувствовала облегчение, но и очень удивилась, ибо ожидала большего коварства. Хотя это все равно не объясняло, почему она болталась в нашем номере.

— Привет, Фредди, — сказал голос Джексона. — Надеюсь, я не слишком поздно?

— Да нет. — Я облокотилась на стол. Элинор метала в меня ядовитые взгляды, Минерва же углубилась в свои записи и выводила на ярлычках какие-то закорючки.

— Замечательно. — Он издал какой-то странный звук, нечто среднее между бормотанием и смешком; казалось, он попробовал что-то очень вкусное. — Послушай, а ты не хочешь покататься?

— Сейчас? — изумилась я. Тут уже на меня уставились и Элинор, и Минерва.

— Земля на Каф-Киллер-роуд по-прежнему принадлежит моему отцу. Зимой эти места сильно смахивают на Калифорнию, по крайней мере на Калифорнию из кино. Прямо панорама Лос-Анджелеса. Вот я и подумал, что тебе там понравится. Но можно съездить и в другой раз. Или не ездить вовсе. Как скажешь.

— Значит, панорама Лос-Анджелеса? — Я зажала трубку между щекой и плечом и улыбнулась. Сейчас он был так похож на того, прежнего Джексона — искреннего, жаждущего обрадовать меня мальчишку, — что я была тронута. Язык просто не поворачивался сказать ему, что в Лос-Анджелесе я была всего пять или шесть раз, причем все знаменитые панорамы скрывал смог. А дважды начинались пожары, поднятые Санта-Аной. «Не повезло, — твердили наши друзья, — так не вовремя».

— Туда и обратно, — говорил он, — обещаю, что привезу тебя к шоу Леттермана, а то и раньше.

— Хорошо, — сказала я и вздрогнула. Я повесила трубку и поглядела на Минерву. — Поеду погулять. Может, что-нибудь надо купить: хлеба или молока?

Минерва промолчала. Она лишь нагнулась вперед и уставилась на что-то во мраке за окном.

— И ты поедешь куда-то в такой час? — пробормотала Элинор, бледнея.

— Еще нет и девяти, — пожала я плечами.

— Да, — еле выговорила она, — но Таллула теперь не та, что раньше. Тут орудует какой-то вор.

— Успокойся, я же не еду в «Кей-Март».

— Но в такое время работают лишь «Гит-энд-Гоу» и «Кей-Март». Вы же не едете в «Гит»?

— Нет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Амфора 2005

Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие
Тимолеон Вьета. Сентиментальное путешествие

Собака, брошенная хозяином, во что бы то ни стало стремится вернуться домой. Истории о людях, встретившихся ей на пути, переплетаются в удивительный новеллистический узор, напоминая нам о том, как все мы в этом мире связаны друг с другом.Тимолеон Вьета — дворняга, брошенная в чужом городе своим хозяином-гомосексуалистом в угоду новому партнеру, — стремится во что бы то ни стало вернуться домой и, самоотверженно преодолевая огромные расстояния, движется к своей цели.На пути он сталкивается с разными людьми и так или иначе вплетается в их судьбы, в их простые, а порой жестокие, трагические истории. Иногда он появляется в них как главный персонаж, а иногда заглянет лишь грустным глазом или махнет кончиком хвоста…Любовь как трагедия, любовь как приключение, любовь как спасение, любовь как жертва — и всё это на фоне истории жизни старого гомосексуалиста и его преданной собаки.В этом трагикомическом романе Дан Родес и развлекает своего читателя, и одновременно достигает потаенных глубин его души. Родес, один из самых оригинальных и самых успешных молодых писателей Англии, создал роман, полный неожиданных поворотов сюжета и потрясающей человечности.Гардиан

Дан Родес

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза