Американский принц

Я уже был в коридоре. Я в любом случае собирался пойти за находящимися в затруднительном положении солдатами. Я слышал, как Колчестер выругался позади, услышал громкий крик откуда-то из коридора, за которым последовали три автоматные очереди.

Моя рация затрещала, раздались слова людей, оказавшихся в ловушке в коридоре:

— Они здесь! Они на южной лестничной клетке… — рация снова затрещала, прерываясь громкими хлопками, которые я слышал, как по рации, так и вне нее.

Взрывная волна не задела пол и большую часть стен, но загорелись некоторые части стен — мне потребовалось мгновение, чтобы понять, что это были деревянные двери в квартиры. Едкий запах горящей краски пронзил мой нос.

— Бля, — пробормотал я, пробираясь сквозь дым. Мой палец плотно прилегал к курку. — Бля, бля, бля.

Послышался треск. Раздался крик, я прошагал сквозь дым и обнаружил своих ребят, укрывающихся в дверном проеме, один из них сжимал кровоточащую руку.

— Я вас прикрою, — сказал я, стараясь говорить тихо, чтобы мой голос не разносился по коридору. — Идите к лифту.

Внезапно рядом оказался Эш — он следовал за мной в окутанный дымом тупик. Раздался крик на украинском языке, и Эш толкнул меня в проем и метнулся следом, глубины ниши едва хватало, чтобы нас скрыть. По краям его защитных очков отражался танец огня, из-под шлема стекала струйка пота и скользила по сильным изящным линиям его шеи. Он был напряженным, настороженным, но полностью контролировал себя, его напряженность подавлялась безграничным чувством спокойствия. Находиться рядом с ним в этом линолеумном аде было похоже на ощущение, когда прижимаешь ладонь к нагретой солнцем гальке или закапываешь пальцы в песок: по своей сути успокаивающим, приземленным, напоминающим о том, что такое настоящая сила.

Вот каким являлся Эш во время битвы. Неизбежность камня, сила бури и волн.

Он взглянул на меня и толкнул в плечо своим плечом.

— Мы выберемся отсюда, Эмбри.

Я нахмурился, глядя сквозь дым в конец коридора.

— А эти карпатские ублюдки не смогут.

Прямо сейчас мне было похер на то, почему сепаратисты хотели жить в своей собственной стране; мне было похер на все, за исключением того, что они пытались убить людей, которые мне были дороги, они пытались убить меня, так что, пусть идут нахер. Пусть идут нахер за то, что выбрали для жизни этот ободранный покрытый соснами кусок дерьма, а не страну, за то, что выбрали это чертовски уродливое дерьмо постсоветских времен, в котором я должен был умереть, пусть идут нахер.

— Эй, — сказал Эш, и я понял, что все еще хмурился. — Выбраться отсюда — задача первоочередной важности, хорошо? Жизнь важнее убийств.

По сигналу сквозь дым послышался треск.

Я опустился на колено, а Эш остался стоять, и у нас обоих пальцы нажимали на спусковые курки, пули стреляли в противника. Трое моих парней в конце коридора использовали шанс, чтобы бежать назад, а затем Эш дернул меня за плечо и начал идти назад.

— Пошли, лейтенант.

Я тряхнул плечом, отмахиваясь от него, остался на колене и продолжил стрелять. Я почти разобрал, откуда стреляли, почти, и если бы я подобрался чуть ближе…

— Эмбри, — сказал Эш. — Вставай, черт подери.

Я проигнорировал Колчестера и направился к следующему проходу. Я собирался пристрелить этих ублюдков, я это знал, и в моей крови слились ярость и уверенность, пульсируя по моему телу. Я их ненавидел, ненавидел это здание, ненавидел дым и облупившуюся краску, ненавидел холодный пот на своей шее, когда пули пронизывали стену вблизи от меня.

Они выпустили еще одну очередь пуль, короткие вспышки огня, и я, наконец-то определил угол, из которого стреляли. Пригнувшись, я двинулся в центр коридора и дал в них очередью, перемещаясь назад, не прикрываясь, потому что, да пошло оно все, я собирался пристрелить их, как собак…

В мое плечо ударило кувалдой.

Я отшатнулся, из меня выбило весь воздух, в изумлении, опустив голову, я посмотрел, откуда прилетела кувалда, но это была вовсе не она. На самом деле я не слишком много мог видеть в задымленной темноте — лишь растущее мокрое пятно на плече своей формы, прямо за тем местом, где заканчивался мой бронежилет.

А затем еще одна кувалда пронзила мою голень. Я почувствовал жар и рваную рану, горячая кровь лилась в мой ботинок, пачкая носок. Я только постирал гребаные носки!

— Дерьмо, — спокойно сказал я, а затем рассмеялся. Мой голос звучал так смешно, так мягко изумленно, словно я не мог найти ключи от своего Audi R8, или мои любимые часы, или что-то в этом роде. Все еще смеясь, я поднял свою пушку и продолжил отстреливаться, стрелял и стрелял, казалось, я это делал несколько веселых часов, но, вероятно, прошло всего несколько секунд.

Возможно, меньше, потому что Эш кричал на меня, явно расстроенный, явно в панике, и меня беспокоило то, что я видел, как паникует Эш. Мне больше нравилось, когда он был спокоен. Почему он не мог понять, насколько смешным был мой носок? И мой голос?