Читаем Американский снайпер. Автобиография самого смертоносного снайпера XXI века полностью

Приятная новость: водители катеров из подразделения SBU, которые так сильно подвели нас, теперь, услышав о наших успехах, поспешили объявиться и сообщили, что готовы прибыть, если мы нуждаемся в их помощи. Мы передали им большое спасибо, но попросили не беспокоиться, мы отлично работаем с морской пехотой.

Мы попали в своеобразный рабочий ритм с армейцами, продолжавшими оцеплять районы в поиске оружия и плохих парней.

Мы входили в нужный сектор вместе с ними, брали одно из зданий и занимали господствующую позицию на крыше. Чаще всего нас было трое: я, еще один снайпер и Райан с ручным пулеметом М60.

Тем временем армейские части занимались соседними домами. Когда там работа была закончена, они перемещались дальше по улице. Когда они достигали границы, за которой мы уже не могли обеспечивать их безопасность, мы спускались вниз и переходили на новое место. Там все начиналось сначала.

Во время одной из таких операций и подстрелили Райана.

Глава 11 Поверженный

«Какого черта?»

Одним очень жарким летним днем мы заняли небольшой многоквартирный дом, откуда открывался прекрасный обзор на дорогу, пересекавшую Рамади с запада на восток и проходившую через центр города. Он имел четыре довольно высоких этажа, лестницу под окнами, открытую крышу и хороший обзор. День был ясный.

Мы шли вместе с Райаном. Он, как обычно, шутил. Он подобрал ко мне ключик – он всегда смешил меня, что позволяло мне расслабиться. Улыбаясь, я приказал ему наблюдать за дорогой. Наши войска, работавшие на противоположной стороне улицы, видны были с противоположного края крыши, и я решил, что если боевики захотят устроить засаду или атаковать нас, им придется идти именно здесь. Тем временем я наблюдал за действиями наших солдат внизу. Зачистка шла своим чередом, армейцы проверяли дом за домом. Они двигались быстро, без задержек.

Внезапно нашу позицию обстреляли. Я пригнулся, услышав, как пули ударили в бетон рядом со мной, разбрызгивая повсюду каменную крошку. Это ежедневно случалось в Рамади, иногда по нескольку раз в день.

Я подождал секунду, чтобы убедиться, что обстрел закончился, а затем снова занял свою позицию.

«Парни, с вами все в порядке?» – окликнул я, оглядывая улицу, где работали солдаты, и пытаясь определить, что там происходит.

«Ну, да», – отозвался второй снайпер.

Райан не отвечал. Я обернулся, и увидел, что он по-прежнему лежит на крыше. «Эй, вставай, – сказал я ему. – Они больше не стреляют. Давай, поднимайся». Он не двигался. Я подошел к нему.

«Какого черта? – окрикнул я. – Вставай, вставай». И тут я увидел кровь.

Я опустился на колени и посмотрел на него. Всюду была кровь. Одна половина его лица была разбита. В него попала пуля.

Мы вбили в него, что он всегда должен держать оружие наготове; он и держал его наготове, осматривая сквозь прицел местность в тот момент, когда ударила пуля. Она сперва попала в его винтовку, а потом, срикошетив, отлетела в лицо.

Я схватил рацию. «У нас раненый! – закричал я. – У нас раненый!»

Я бросился осматривать его повреждения. Я не знал, что делать, с чего начать. Райан выглядел так плохо, что я подумал, что он сейчас умрет.

Его трясло. Я решил, что это предсмертные конвульсии.

Наверх прибежали два бойца из нашего взвода, Даубер и Томми. Они оба имели подготовку санитаров. Они проскользнули между нас и начали заниматься его ранами.

Подошел Марк Ли и встал за спиной Райана. Он взял «шестидесятый» и выпустил несколько очередей в том направлении, с которого нас обстреляли – надо было заставить боевиков спрятаться, пока мы будем спускать Райана по лестнице.

Я поднял его на плечи и побежал. Я достиг лестницы и начал очень быстро по ней спускаться.

Примерно на половине пути Райан очень громко застонал. Из-за неудобной позы кровь пошла у него горлом. Он задыхался.

Я усадил его, еще больше переживая. В глубине души я знал, что он умирает, но надеялся, что как-то, каким-то образом я сумею что-то сделать, чтобы он продержался, хоть это и безнадежно.

Райан начал сплевывать кровь. Каким-то образом он восстановил дыхание, что само по себе было чудом. Я протянул руку, чтобы снова схватить его и потащить дальше.

«Нет, – сказал он. – Нет, нет. Я в порядке. Я сам пойду».

Опираясь на мое плечо, Райан своими ногами спустился по лестнице до конца.

Тем временем армейцы подогнали ко входу гусеничный бронетранспортер. Томми сел в него вместе с Райаном, и их увезли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное