Читаем Американский снайпер. Автобиография самого смертоносного снайпера XXI века полностью

Будучи в бою, я мог прогнать мысли о собственной уязвимости, смертности. Хватало других вещей, о которых следовало беспокоиться. Или, скорее, было слишком много важных и неотложных дел, чтобы можно было всерьез думать о чем-то постороннем.

Но теперь это было практически единственное, о чем я думал.

У меня было время, чтобы расслабиться, но я не мог. Вместо этого я лежал в кресле и думал обо всем, через что мне пришлось пройти. И особенно о том, как меня чуть не подстрелили.

Я чувствовал последствия попадания пули каждый раз, когда решал прилечь отдохнуть. Сердце неистово колотилось в груди, вероятно, сильнее даже, чем в ту ночь в Садр-Сити.

Несколько дней спустя после возвращения из дальнего патрулирования стало еще хуже. Я уже не мог спать. Я весь взвинчен. Очень сильно взвинчен. Артериальное давление зашкаливало, даже больше, чем прежде.

Я чувствовал, что вот-вот взорвусь.

Физически я был разбит. Четыре долгих боевых командировки взяли свое. Правда, колени чувствовали себя лучше, но болела спина, ныла лодыжка, в ушах стоял звон. Я повредил шею, в ребрах были трещины. Пальцы и суставы были выбиты. В правом глазу появились мушки, и он стал хуже видеть. У меня были десятки ушибов и широкий набор болей и недомоганий. Я был мечтой любого доктора.

Но всерьез меня беспокоило только давление. Я постоянно потел ведрами, и у меня даже начали дрожать руки. Лицо, ранее имевшее привлекательный цвет, стало бледным.

Чем больше я пытался расслабиться, тем хуже у меня получалось. Это как если бы мое тело начало вибрировать, а мысли об этом лишь усиливали бы тряску.

Представьте, что вы взбираетесь по высокой лестнице над рекой, протянувшейся на тысячи миль, и вдруг в вас ударяет молния. Все ваше тело электризуется, но вы все еще живы. На самом деле вы не только в курсе происходящего, но и отдаете себе отчет в том, что с этим делать. Вы понимаете, что вам нужно спуститься вниз.

Так вы и поступаете. Вы спускаетесь. Но, оказавшись на земле, вы понимаете, что электричество никуда не ушло. Вы пытаетесь найти способ увести заряд, заземлиться, но вы нигде не можете найти чертов молниеотвод.

В конце концов, будучи не в состоянии есть и спать, я пошел к врачам и попросил обследовать меня. Они осмотрели меня, и поинтересовались, хочу ли я принимать лекарства.

На самом деле, нет, сказал я. Но согласился на курс лечения.

Поскольку темп нашей миссии стремился к нулю и через несколько недель она все равно должна была завершиться, врачи предположили, что для меня имеет смысл отправиться домой пораньше.

Не зная, что еще можно сделать, я согласился.

Глава 14 Возвращение домой и отставка

Погружение

Я отбыл из Ирака в конце августа. Как всегда, в этом было что-то сюрреалистичное: сегодня я на войне, а на следующий день дома, в мирной обстановке. Я был расстроен в связи с предстоящим отъездом. Я не хотел никого посвящать в свои проблемы с давлением, по крайней мере тех, кто еще не знал об этом. Я старался сохранить эту информацию при себе.

Честно говоря, меня грызла совесть за то, что я бросаю моих парней, убегаю из-за того, что мое сердце выпрыгивает из груди, или что оно еще там, черт побери, делает.

Никакие мои прошлые заслуги не могли перевесить ощущение, что я подвожу своих ребят.

Я знаю, что это не имело значения. Я знаю, что сделал чертовски много. Мне нужен был отдых, но я чувствовал, что мне его не полагается. Я думал, что должен быть сильнее, чем это возможно.

В довершение всего некоторые лекарства, видимо, не подходили мне. Пытаясь нормализовать мой сон, врач в Сан-Диего прописал мне снотворное. Эти пилюли вырубили меня, да так, что, когда я проснулся на базе, я ничего не помнил о том, где я, и собирался отправиться на базу.

Я никогда больше не прикасался к этим лекарствам, настолько это было неприятно.

...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное