Американское сало (СИ)

— Кончайте болтать, — прервал их Ильченко, кладя телефончик обратно на стол, — наш лондонський мудрец еще одну идею подкинул.

— Говори, — глядя на мужа, сказала Катерина Чумак, — не тяни кота за хвост.

— Предлагает подбросить в предвыборную прессу слухи о покушении на меня неких спецслужб.

— Кремля! — выпалил Андрей.

— Ну, не Алмааты же! — с упре ком глядя на Андрея, заметил Бикерия.

— А что! Это была бы неплохая тема, — задумливо почесывая в затылке сказал адвокат Лёнечка.

— Диоксин, — проронил молчание, безмолствовавший до этого серб Слободан Ивонарич.

— Что? — дуэтом в голос переспросили Андрей Ильченко и Катерина Чумак.

— Пусть нашего кандидата отравят диоксином, — спокойно сказал Слободан, — всему миру известно коварство советского и русского КГБ, они запросто могут и диоксином, и чем-нибудь радиоактивным.

— Я не хочу, — с сомнением сказал Юрий Владимирович.

— Надо, Юра! — назидательно сказала Катерина Чумак, — надо, дорогой.

И все с сочуственно поглядели на главного кандидата.

19

Лікування геморою і чоловічих захворювань простати і передміхурової залози в медичному центрі «Знемога». Не запускайте своїх хвороб! Дзвоните нам!

Снова была пятница.

На этот раз чаю на веранде не было. Генерал Колея хворал. Но болезнь — не причина, чтобы отменять значимые встречи, а контакты со своим крестником, Владимир Семенович почитал за очень и очень важные.

— Что, Владимир Семенович, остеохондроз? — участливо поинтересовался Николай, входя в кабинет учителя и найдя его лежащим под пледом на кожаном диване, что стоял поодаль от старинного, принадлежащего еще отцу Владимира Семеновича, письменного стола со столь же старинными, почти антикварными принадлежностями: мраморным письменным прибором с бронзовыми чернильницами, исполненными в виде довоенных танков тридцатых годов, настольной лампой, в виде бронзового красноармейца в буденовке с винтовкой и знаменем и столь же старинных подставочек, пресс-папье и прочих безделиц-финтифлюшек, утративших в наш просвещенный век свое первоначальное назначение.

— Да, ты вот доживи до моих лет, Николай, тогда мы поглядим на тебя, — кряхтя и охая, генерал попытался было подняться на диване, чтобы пожать Козаку руку, но Николай остановил его.

— Лежите, лежите, Владимир Семенович, не вставайте.

Николай знал, что в Афгане генерал падал в сбитом душманами вертолете. В отчетах это называлось, «вертолет совершил жесткую посадку на авторотации винта». Но на самом деле, эта жесткая посадка на авторотации, представляла собой натуральное падение вертолета Ми-8 с высоты почти двухсот метров, когда «духи» из замаскированного в ущелье ДШК, полоснув короткой очередью, попали сразу в обе турбины вертушки-«пчелки» и та только чудом и виртуозным фартом бывалого майора-пилота, избежала того, чтобы не закувыркаться, упав на косогор, но грохнулась на все четыре колеса шасси прямо на дно ущелья. Тогда-то и Владимир Семенович и получил трещину в позвонке, да межпозвоночную грыжу к трещине вдобавок. Два месяца в Душанбе, а потом уже в московском госпитале лежал. Оперировался. Думал, что спишут уже в запас, но понадобился. Не списали. Как раз после госпиталя звание генерал-майора, вместе со звездочкой Героя и получил.

— Ты мне скажи, что ты в Запорожье делал? — строго и с хитрецой спросил генерал, когда Николай уселся на предложенном ему стуле.

— Как что? — удивился Николай, — у меня там родители. Мать, отец. И потом, я на разбор инцидента со взрывом боеприпасов на полигоне ездил.

— Ты не финти, Николай, — буркнул генерал, — склады там повзрывались как раз, когда ты там уже был, так что, в иные годы, сам знаешь, мы бы могли на тебя и организацию этой диверсии потом навесить, и расстрелять.

— Это не была диверсия, — обиженно пробасил Николай, — это было обычное головотяпство наших военных.

— Знаю, — недовольно проворчал Колея, — а вот кабы посмотреть на вопрос с точки зрения кому эти взрывы были выгодны, да вернуть бы утраченные былые традиции работы контрразведки, тогда можно было бы тебя, Колька, арестовать.

Николай отлично знал эту манеру генерала мрачно шутить, вспоминая жесткие нравы и приемы работы контрразведчика в боевых условиях Афгана, или те, более ранние времена, когда и взаправду, любого офицера их системы можно было и заподозрить в измене, и даже придать военно-полевому суду, но, тем не менее, по правилам этой принятой между ними игры, Козак не должен был относиться к угрозам, как к шутке. Козак доложен был воспринимать все всерьез, ожидая, покуда генерал сам переведет все в шутку.

— Мне эти взрывы были невыгодны, Владимир Семенович, — вздохнув, сказал Козак, — я на Янушевича работаю, а ему как раз за это Кушма хвоста накрутил, да и в предвыборной борьбе на этом бардаке премьер только очки потерял.

— Вот-вот, и я про то говорю, — согласно кивнул генерал, — если ты действительно работаешь на Янушевича, а не на кого-то другого.