Выпил Воздвиженский пивка. Голову, вроде как отпустило. Прошелся по Крещатику до Майдана. Там — поедают шоколадного кандидата от «синих», возле входа в палаточный городок перед Воздвиженским выросли три хлопца, загородили проход, и часто-часто на него поглядывали, недоверчиво. Хот-доги продаются, магазины открыты. Ну и чего? Поехать что ли до хаты?
Ну…Поехал домой.
Выставил из кулька ПЫВО, достал водку…Включил телек…Экран сообщал очередные новости. В Киев приехала команда поддержки «синих», «оранжевые» встретили с их цветами.
Лига чемпионов. «Шахтер» играл не в оранжево-черной, а в белой форме. «Динамо» играло оранжевым мячом. Правда, из-за снегопада. Пьянея, Воздвиженский начал уставать.
Ну… А ну их всех! И отключаясь, снова забыл выключить телевизор. Так и уснул… Прямо на полу.
И вот наступил день момента истины!
Утром позвонил Сипитый.
— Я в Киеве, пойдем, погуляем, посмотрим на шоу.
Встретились в центре,
Снова выпили водки.
Им обоим кто-то тут же на шапки ленточки нацепил. Пошли на Крещатик, там суета, активисты мечутся, люди братаются. Водка ли навеяла, или озарение пришло, только Воздвиженский вдруг понял, что всех этих людей имеют, как «синие», так и «оранжевые», а у народа лоб трещит. По телевизору-то сообщали, что все происходит культурно, прилично, а если и заметят кого пьяного то это от «синих». Но повсюду лежали пустые водочные бутылки, а в кафе, куда зашли Воздвиженский с Сипитым, спокойненько себе побухивали «оранжевые». Вот, сели Воздвиженский с Сипитым за столик, подсел к ним штрих и говорит: «Мы всю эту шваль сотрем с лица земли. Будут говорить на мове, куда денутся».
«Это и есть ваше мнение?» — поинтересовался Воздвиженский
«Они забыли ридну мову», — ответил штрих.
«Как это? Как можно забыть ридну мову? — ухмыльнулся Воздвиженский, — Для человека родным языком считается тот, на котором он думает, смеется. Человек не может забыть родной язык, это чушь».
«А чего же ты со мной на украинском разговариваешь? Ты же не забыл?» — ответил штрих.
«Да, потому что ты со мной разговариваешь на своем, родном языке, а я на том, который выучил. Но родным я его не считаю», — ответил Воздвиженский.
Лучше бы он молчал. А потом он еще разошелся и рубанул правду-матку в глаза, что, мол, разводят их тут всех, смеются надо всеми. Вокруг одно сплошное шоу! Они всё заранее запланировали, и этот рок-концерт возле Могилянки, и эту мирную демонстрацию с походом на Майдан; а это ожидание подсчета голосов на Майдане есть не что иное, как захват центра города! И что вообще Воздвиженский мол, не верит в фальсификацию. Все было готово заранее.
— Что? В день голосования нельзя вести агитацию? А почему все вдруг стало одного цвета? А почему мне в метро вручили листовочку? Блокировали ЦВК, Раду? Психоз на телевидении? Это не миф о «синей» агрессии?
Ох, не надо было Воздвиженскому такое говорить.
«Вам же лозунг нужен, просто красивая идея, например, демократия. А ещё большая тусовка. Ходить и скандировать. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!»
И тут еще Евгений Васильевич взял, да встал и прокричал: «Фальсификации!»
А ему в ответ прокричали с соседнего столика: «Ни!»
а он им: «Ни!»
А ему: «Брехни!». «Мы не быдло!», «Мы не быдло!» «Мы не козлы!», «Мы не козлы!»
— Вы не козлы, вы мудаки, мудозвоны и долбоебы!!! крикнул Воздвиженский…
Кончилось тем, что им обоим, Воздвиженскому и Сипитому дали небольшой ****ы. Сорвали ленточки, и выгнали из кафе.
— А Галка то умерла, — сказал Сипитый, когда в туалете оба друга синхронно под струями воды — замывали разбитые в драке носы и подтеки на губах.
— Что! — воскликнул Воздвиженский.
— И стройку нашу окончательно пожгли, ничего не осталось, — добавил друг Сипитый, — такие вот дела.
Часть 2
27