Америциевый ключ

- Вполне, - заметил Ганзель, опуская мушкет в сундук, на прежнее место, - Как и в старые времена, платить свинцом зачастую надежнее, чем золотом. Старое рыночное правило. Хоть что-то не меняется с годами…

- Значит, никаких следов?

- Нет самого деревянного вора. А следы его есть. И я бы уже давно рассказал, если бы ты меня не перебивала.

- Извини.

- Прежде всего, я хорошенько расспросил об этом Бруттино на улицах. Улицы Вальтербурга многое знают. Иногда даже кажется, что они сложены не из камня, а из молекул ДНК, так много информации в них застревает. Надо лишь уметь ее выуживать.

- Переходи к сути, братец!

Ганзель мысленно ухмыльнулся. Оказывается, и у геноведьм есть предел терпения.

- А суть в том, что наш сорванец достаточно известен на городском дне. И, уверяю тебя, папа Арло был бы потрясен, узнав, какая репутация водится за его деревянным отпрыском. Может, дома, в мастерской, он умел выглядеть мальчишкой. Развязным, балованным, дерзким, но все-таки мальчишкой. Улицы знают его другим.

- Каким же?

- Уж точно не юным подмастерьем «шарманщика». Наш Бруттино сумел показать себя. Он шакал. Мелкий уличный хищник, промышляющий обычно по ночам и в одиночку. Грабежи, кражи, налеты на ремесленные лавки, похищение генетических материалов. В принципе, ничего удивительного, улицы кишат такими. Но у него уже в столь юном возрасте имеется определенная репутация. Догадываешься, какая?

- Не хочу гадать. Я оперирую фактами, а не допущениями.

- Говорят, он бездушен даже по здешним меркам. Настоящий малолетний садист. Запросто мог оторвать ухо вместе с серьгой или палец с понравившимся кольцом. Судя по всему, чужая боль его забавляет. Но не пьянит. Он всегда действует крайне уверенно, расчетливо и дерзко.

- Я не удивлена этому, братец. Помни, кто был его родителем. Обращаем ли мы внимание на боль дерева, от которого отломали ветку? Бруттино едва ли испытывает сожаление, причиняя боль представителям иного биологического вида. Мы для него чужие. А он всегда будет чужим для нас. Флоре и фауне никогда не договорится друг с другом, даже когда они мимикрируют друг под друга, копируя отдельные признаки. Бруттино был рожден деревом. Это его природа.

- Лучше бы ты создала его из какого-нибудь цветка, - укоризненно заметил Ганзель, - Было бы меньше беспокойства.

Но Греттель не собиралась тратить времени на сантименты.

- Что еще ты узнал? – спросила она прямо.

- Что он – торт сорт дерева, с которым лучше не связываться. Помимо прочего, он успел заслужить славу крайне опасного противника. Говорят, в драке он делается страшен. А в Вальтербурге такую славу не так-то просто заслужить… Природная нечувствительность к боли, очень прочный эпидермис и садистские склонности. Идеальный набор, чтоб получить репутацию бездушного ублюдка, с которым лучше не связываться. Думаю, года через два-три его имя уже будет общеизвестно. Слишком уж серьезны задатки. Поговаривают, однажды в «Безногой рыбе», портовой таверне, один старый разбойник сделал Бруттино замечание. Мол, мальчишкам, даже деревянным, лучше сидеть в школе, а не ошиваться на улицах. Все остальное произошло в секунду. Бруттино набросился на него, впился деревянными руками в тело, и в буквальном смысле вывернул бедолагу наизнанку.

- Впечатляет, - согласилась Греттель с равнодушным лицом.

Ганзель нахмурился.

- Даже чересчур. Он обладает прекрасной реакцией и невероятной силой. Я бы даже сказал, нечеловеческой, но это и так очевидно.

- Он растение. У него нет мышечных волокон, его метаболизм имеет мало общего с нашим. Древесина куда прочнее человеческой плоти.

- А еще – бездушнее. У всех, кто о нем слышал, сложилось впечатление, что мальчишка вырастет в первостатейного головореза. Ему чужда жалость, он не знает неуверенности. И никто не знает, что может из него вырасти.

- Ничего из него не вырастет, - уверенно сказала Греттель, - Пока тебя не было, я проверила некоторые старые образцы тех времен, когда мы возились с папашей Арло. Еще в пять лет культура «Бруттино», назовем ее так, достигает своих предельных жизненных показателей. Он больше не будет развиваться. Это был страховочный механизм, который я заложила в нем изначально. Не так уж безрассудны геноведьмы, как ты считаешь, братец.

- Считай, ты сняла тяжелый камень с моих трещащих старых плечей. Значит, он не превратится в исполинский дуб пятиметровой высоты, способный выкорчевывать дома?

- Нет. В семь лет он должен был достичь пика своего физического развития.

- Ну а дальше?

- Не знаю. Скорее всего, таким он и останется. Я не программировала длительность жизненного цикла, лишь купировала его развитие на определенном этапе. Вполне возможно, он проживет еще столетия.

- Вечный мальчишка?