Аметистовый венец

Отсутствовал даже Роберт Фицджилберт, без сомнения, отправившийся сопровождать своих могущественных родственников – Клеров, собиравшихся вступить с английской знатью в спор о намерении короля возвести на английский престол женщину.

Вместе с извинениями по поводу своего отсутствия на празднестве, устраиваемом его любимой подопечной, Констанс Морле, король прислал несколько дорогих подарков: золотой испанский браслет, отделанный рубинами и жемчугом, рулон вышитого французского шелка и породистого щенка из своих псарен.

И все же, думала Констанс, наблюдая за выступлением труппы английских комедиантов, которых ее вассалам удалось ангажировать по баснословно дорогой цене, нельзя сказать, что ее вечер имел успех. В отсутствие Генриха и других знатных вельмож она устроила невероятно дорогое пиршество для отнюдь не самой высокой знати и среднего духовенства.

Но, в конце концов, это не самое худшее, что могло бы случиться, утешила она себя. Если вспомнить, что происходило во время рождественских праздников, включая и неожиданное вторжение в ее спальню Сенреда, отсутствие короля вряд ли можно было назвать невосполнимой потерей. И хвала святым, в этом году она вполне может позволить себе такие крупные расходы.

После окончания ужина Уильям де Кресси и Эрно Фицгамелин удалились в заднюю часть зала, чтобы рассеять свое разочарование в обществе нескольких вассалов графа Лейчестера. Судя по их разговорам, Констанс была убеждена, что предыдущую ночь они провели со шлюхами.

Оба вассала были старше ее, Фицгамелину уже перевалило за третий десяток, а Уильяму де Кресси исполнилось двадцать семь. Он был уже женат, имел двух дочерей и еще совсем маленького сына. Однако в ее присутствии они оба часто вели себя как легкомысленные юнцы.

Барон Томас Моршолд, тот самый, что подводил к королевскому столу поэта, чтобы воздать Констанс поэтическую дань, попросил разрешения сесть рядом с ней.

– Я видел ваших очаровательных дочек, – сказал он Констанс, устраиваясь возле нее. – Вы замечательная мать.

Она окинула его изучающим взглядом. Это был осанистый рыцарь с седеющими волосами. Он рассказал ей, что у него самого трое сыновей, слишком еще юных, чтобы стать хотя бы оруженосцами. И еще о том, что очень тоскует по своей покойной жене, которая при жизни была такой нежной и заботливой. В придворных кругах Томас Моршолд слыл человеком справедливым и честным. Может быть, даже слишком честным. Констанс слышала, что он обладает обширными земельными угодьями в северном Линкольншире, но все они заложены и перезаложены.

Смакуя вино, Констанс наблюдала за парой шпагоглотателей, мужчиной и женщиной, которые засовывали себе в рот раскаленные кочерги. Она полушутя думала, что если бы вышла замуж за человека с собственными детьми и вела спокойный, размеренный образ жизни, то отнюдь не была бы несчастлива. Могла бы завести еще детей. Об этом, во всяком случае, стоит подумать. Может быть, она и не возражала бы, если бы их отцом был добрый, надежный рыцарь, любящий своих детей, как их, несомненно, любит Моршолд.

Раздумывая над всем этим, Констанс невольно искала взглядом высокую фигуру в туго облегающем пестром трико. Неужели она влюблена в Сенреда? Это же чистейшее безумие. Неужели именно так ей суждено провести свою жизнь? Постоянно, словно влюбленная по уши служанка или кухарка, ища глазами, не появится ли он в толпе или на сцене во время веселого представления.

А ведь она взрослая женщина, богатейшая наследница Англии. Для нее величайшая глупость – потерять голову из-за уличного жонглера, бродячего певца, которому может взбрести в голову невесть что: забраться в ее походный шатер или вскарабкаться в окно спальни.

«Почему бы мне не влюбиться в кого-нибудь основательного и степенного?» – спрашивала себя Констанс, жестом повелевая слуге подлить вина в кубок барона. Почему бы, например, ей не остановить свой выбор на таком красивом и, похоже, влюбленном в нее Роберте Фицджилберте?

Невозможно отрицать, что племянник Клеров очень популярен при дворе. Из всех молодых рыцарей он пользуется наибольшим успехом. Девицы ходят за ним табуном, украдкой от матерей, они томно вздыхают и закатывают глазки за спиной у Роберта. И, видя, как упорно ухаживает Фицджилберт за ней, думала Констанс, они, без сомнения, говорят между собой, что в свои двадцать два года она просто старуха, да еще с двумя детьми на руках. В их возрасте она, вероятно, придерживалась бы такого же мнения.

Шпагоглотатели покинули сцену. Вместо них в центр зала с веселыми громкими возгласами, позвякивая небольшими цимбалами, выбежали ярко одетые танцовщицы-сарацинки. Констанс нагнулась к Томасу Моршолду:

– Мои вассалы говорят, что король Генрих просто обожает подобные зрелища.