Аметистовый венец

Сарацинки были мускулистыми женщинами с дерзкими глазами. В длинные черные косы у них были вплетены золотые монеты. Танцевали они босиком на грязном дощатом полу, одетые, как и предсказывали де Кресси и Фицгамелин, в платья с открытыми лифами, которые почти не скрывали их грудей, и прозрачные шелковые юбки, завивавшиеся во время танца вокруг их лодыжек. Констанс буквально онемела, когда они обеими руками высоко подняли юбки и закружились в бешеном вихре.

Томас Моршолд быстро повернулся, заслоняя собой это пикантное зрелище, и перевел разговор на скачки, которые всю неделю происходили на винчестерском ипподроме. Ставки там были, как никогда, высоки.

Его маневр, однако, имел мало успеха. Ему так и не удалось полностью закрыть танцовщиц.

О святой Иисусе, у этих женщин не было никакого нижнего белья под юбками! Когда они задирали свои цветастые юбки и трясли ими перед собравшимися гостями, можно было видеть не только их интимные места, но и что они чисто выбриты. Констанс не могла оторвать от них глаз. Да и все другие тоже.

– Я не играю на скачках, – отчаянно пытался отвлечь ее Моршолд, – хотя и выставлял пару своих кобыл.

Констанс вдруг повернула к нему свое пылающее лицо.

– Но их же пригласили мои вассалы, – с трудом выговорила она.

– Да, я знаю, – быстро отозвался он. – Я слышал, как они хвалились, что подобрали специальную развлекательную программу для короля Генриха, но они и сами не знали, что это за программа. – Кончики его губ стали нервно подрагивать. – Но я вынужден признать, что де Кресси прав, утверждая, что, будь Генрих здесь, ему это очень понравилось бы.

В этот момент на подмостки вспрыгнула полненькая танцовщица и задрала свои юбки прямо перед Моршолдом. Сначала он был захвачен врасплох, но тут же оправился, его глаза широко открылись.

Взглянув на его лицо, Констанс невольно прыснула.

Барон поднял руки, как бы отгораживаясь от танцовщицы. Но это только ее подзадорило. Она обнажила свои белые зубы в веселой ухмылке и звякнула цимбалами. Затем опустила юбки и вытащила из открытого лифа смуглую грудь. Сарацинка перегнулась через стол и, подхватив грудь ладонью, потрясла ею перед бароном.

Констанс разбирал смех, но она сдерживалась, понимая, что должна держать себя в руках перед бедным Моршолдом. Она замахала рукой на танцовщицу и с трудом выговорила:

– Уходи отсюда, уходи!

Рыцарь, стоявший позади нее, воспринял эти слова как приказ. Он перепрыгнул через стол и схватил танцовщицу за обе руки.

Прежде чем Констанс могла что-либо предпринять, Карсфу подал сигнал, и его рыцари ринулись на подмостки, разгоняя визжащих танцовщиц, которые в панике так и не поняли причины вооруженного вмешательства, если таковая и была. В полном смятении они стали сбрасывать с себя одежды и кидать их в рыцарей. Домашняя охрана Констанс, захваченная врасплох такой беззастенчивой тактикой, не знала, что ей делать. Только коренастый Карсфу взвалил одну полуголую орущую сарацинку на плечо и попытался ее унести.

Несколько мгновений гости сидели в смятенном молчании.

Затем раздался всеобщий взрыв хохота.

– Сэр Томас, я… – начала было Констанс, но так и не смогла добавить ни слова. Она подперла подбородок ладонью и вся затряслась от сдерживаемого смеха.

Он поглядел на нее суровым взглядом. Тем временем рыцари Констанс гонялись между столов и скамей за полураздетыми, громко вопящими танцовщицами.

– Король был бы в восторге, – торжественно произнес он, перехватив ее взгляд.

Его лицо сморщилось, и он вдруг захохотал.

Констанс не могла вымолвить ни слова. Икая от безудержного смеха, она прислонилась головой к его плечу. Наконец люди де Кресси и Фицгамелина очистили подмостки и вывели две пары борцов, которые мужественно сцепились друг с другом. Но знатные гости с ехидными насмешками кидали в них кусками хлеба и требовали, чтобы на сцену вернули сарацинок.

В это уже довольно позднее время в мокром от дождя плаще появился Жюльен Несклиф и бросился на скамью рядом с Констанс, довольно небрежно кивнув Томасу Моршолду. Его намоченные волосы спутались, рыжеватая борода слиплась в узкий клин. Нетрудно было догадаться, что не только де Кресси и Фицгамелин задерживались на всю ночь в городе.

Констанс вытерла глаза:

– У тебя не очень-то веселый вид.

– Господи, неужели у тебя нет никакого другого занятия, кроме как пировать день и ночь? – Он жестом велел слуге налить ему вина. – И я не вижу, чтобы ты хоть пальцем шевельнула, чтобы помочь мне, Констанс. Тебе наплевать на то, как мне живется.

Она сразу прекратила смеяться.

– Ты прав, у меня не было ни одной удобной минуты, чтобы поговорить с королем о твоем назначении.

Он сердито пожал плечами:

– Это все проклятый епископ Солсберийский. Он ненавидит бастардов. Говорят, ему пришлось вычистить всю казну, чтобы обеспечить двадцать таких незаконнорожденных, как я. Король Генрих хотя и признает их, но осыпает проклятиями. Он говорит, что они сущая чума для Англии.

Констанс любила своего сводного брата, и видеть его в таком настроении ей было тягостно.

– Извини, это моя вина, Жюльен. Я обо всем забыла, когда приносила присягу королю.