Амето

И он умолк, обливаясь слезами. Выслушав его долгую речь, я по многим признакам убедилась в силе его любви. Но пока я, видя в его правой руке нож, готовый миловать и казнить по моему приговору, раздумывала, как мне быть, ибо жалость влекла меня в одну сторону, а веление супружеского долга в другую, Венера, пособница влюбленных, явилась и, разлив в комнате яркий свет, невнятным шепотом стала мне угрожать. И наконец, видя, что мои колебания затянулись, грозным голосом возгласила: "О дева, даруй жизнь моему рыцарю, если не хочешь навлечь на себя гнев богов". И с этими словами исчезла, а я, пронзенная огненным лучом, загорелась любовью к юноше. Но и тут я все еще колебалась, обнаружить ли то, что внезапно ощутила в душе, созерцая его обнаженного и прекрасного при слабом свете, проникавшем через тонкий полог, и про себя твердила: "Что, что удерживает тебя? Приди же к нему, обвей томными руками его нежную шею". А он тем временем ждал моего ответа и наконец, видя, что я молчу, вопросил: "Каков твой приговор, о госпожа? Пронзит ли мою грудь холодное острие или согреют твои объятья?"

Устрашенная, я отбросила холодность и ринулась к нему на другой край ложа. Выхватив у него проворной рукой острый нож, я обняла его, много раз поцеловала и заключила:

"Юноша, дух мой отступает пред натиском богов, твоей смелости и красоты. Я навеки твоя, как тебе предрекли сны; едва ли мне надо просить, чтобы и ты был навеки моим, но если надо, то вот я тебя прошу быть моим отныне и навсегда".

Он с радостью, страшными клятвами, поклялся мне в том, чего я просила. И тогда я, больше не колеблясь, удостоила его желанной награды; с тех пор он мой и пребудет моим всегда, послушный мне и моим наставленьям. Так я стала служить Венере, а видя, как она печется о своих подданных, я с еще большим усердием чту ее как мою богиню; и тем ревностнее, чем дольше не решалась ей покориться. А, для того чтобы угодить Калеону, который называет меня Фьяметтой, и в память о том, что до пашей любви он увидел меня в зеленых одеждах, я с радостью одеваюсь только в зеленое; и еще в память начала нашей любви и в вечную честь богини я радостно посещаю ее храмы.

После этого ей оставалось только пропеть стихи, и она начала:

XXXVI

Венец бесценный Ариадны, словно

великий символ, с неба светит нам,

и он обещан мне не пустословно;

ко многим добродетельным делам

он вел героев; он подвиг Персея,

который пожелал его и сам,

Палладою научен, не робея,

убить Горгону, а минойский бык

был побежден уловкою Тесея.

Персей, победоносен и велик,

с освобожденной Андромедой милой

супружества счастливого достиг.

И Юний Брут с неслыханною силой

секирой сыновьям нанес удар,

дабы коварностью, ему постылой,

не предали свободу - божий дар.

Катон Утический и Цензор - оба

являли свету мужественный жар,

с младых ногтей труждаясь и до гроба,

дабы пресекся на земле порок

и миру зло не диктовала злоба;

их труд святой принес немалый прок

Кипр с Утикой и с Ливией Ахайя

тому и подтвержденье и залог.

Был праведен Фабриций, отвергая

самнитов деньги, эллинов дары;

а жадный взял бы - сделка неплохая!

И речи Цицерона столь мудры,

и честь Эмилия, и жизнь Торквата

прославились премного в те поры,

и Сципион, стремившийся когда-то

венца достигнуть, - все сии мужи

влеклись к нему, хоть исподволь, но свято.

И в срок ему Дидона послужи,

когда ненужной сделалась Энею,

уплывшему в чужие рубежи,

и, может, поступила бы умнее,

и душу исцелила бы тогда,

и с исцеленной бы смирилась с нею.

И скорбная Библида никогда

от света б не отторглась, твердо зная,

что мир душа обрящет навсегда.

Так, вред себе немалый причиняя,

иные жизнь и скорбь свою клянут,

себя из жизни сами изгоняя.

Безумные! Неужто же от пут

и тягот нету лучше исцеленья?

Не лучше ль к мукам притерпеться тут,

чем смертные умножить прегрешенья

и душу блага вечного лишить

себя сгубить и не найти решенья?

И мне, ища любовь, пришлось пролить

немало слез: не безмятежна доля

тех, кто, любя, предполагает жить;

но жду венца, и пусть страданьям воля

подвластна будет - оборовши страх,

уйду победно с боевого поля

и заслужу венец и жизнь в веках.

XXXVII