Амиго

Нина и Костя смотрят в окно, смотрят и молчат, смотрят — будто кино перед ним, театр какой-то, в котором видно не полностью актёров, а только их ноги и обувь.

Ты она.

НИНА. Ты так хочешь? Да.

КОСТЯ. Ты — она. Ты — она. Ты — она. Здравствуй, Нина. Здравствуй.

НИНА. Здравствуй, Костя. Здравствуй. (Пауза). Вот видишь, ты так хотел этого, а сказать тебе нечего. Так всегда. Бежишь, бежишь, а куда?

КОСТЯ. Что ты делала эти семнадцать лет?

НИНА. Долго рассказывать. После. (Смеётся).

Нина снова в коробке роется. Что-то достаёт из неё, смеётся, зажигалкой чиркает, рассматривает. Пошла на кухню, оторвала знамя от древка, укуталась в него, хохочет. Ходит по квартире между коробок, сдирает обои со стен: берет кусок, тянет на себя, отрывает, как кожу, с треском, кидает на пол. Роняя горшки с землёй, открыла окно на кухне, полезла на улицу, пробежала по тротуару, вошла через подъезд в квартиру, смеётся. Снова полезла в окно, снова входит через подъезд в квартиру.

Где окно, там у меня будет дверь! Как хорошо! Можно входить через окно! Холмик — могила старой жизни! (Смеётся). Что? Ты хотел поиграть со мной? Ну? Расскажи, как ты жил эти годы, что делал длинными летними, длинными осенними, длинными весенними, длинными зимними вечерами? Почему не играешь, не говоришь со мной?

КОСТЯ. Мне, и правда, сказать нечего. А думал, что скажу.

НИНА. Куда ты смотришь?

КОСТЯ. Туда.

НИНА. Туда? Мальчики-хлебопёки ушли и смотреть в окно незачем, не на что, не на кого…

КОСТЯ. Фонарь стоит.

НИНА. Фонарь?

КОСТЯ. Там. Через дорогу. Вот, расскажу тебе. Фонарь утонул в грязном сугробе. А тут, на этой стороне, железка эта. Она от ограждения осталась, корявая. Тут авария была пять лет назад, машины врезались, три трупа, машины стукнулись и прям почти в наши окна въехали. Эта железка из этого окна выглядит, будто человек в сугробе. Я сижу тут, нет — сидел раньше, свет выключу и смотрю, как он, человек этот железный, через сугроб лезет к фонарю, и думает, что там, в тумане — не фонарь, а звезда. Лезет и лезет, а сам стоит на месте, лезет и стоит, стоит, не двигается. Если, даст Бог, он доберётся, этот Железный Дровосек, перейдет через улицу на ту сторону и задерёт голову, то увидит, что шел он всю жизнь не к красивой звезде, а к пошлому фонарю. Он тогда страшно огорчится.

НИНА. Красиво! Как интересно с тобой играть! Красиво как! И правда, железка эта похожа на человека. Играем дальше? (Стоит на коленях перед холмиком с землёй, из горсти в горсть пересыпает землю струйкой). Сыграем в будущее. Сыграй с сестрой — теперь ты долго не увидишься с ней. Да, да, сыграем в будущее! Начнём. Но, если что не так — помни: не считово, начнём с начала. Я сяду на рояль, чтобы видеть сверху моё богатство, мой новый чудный мир… Вот он! Всё моё! Итак, ты пришёл через много лет, когда мир и порядок на всей моей земле, когда Россию замело снегом, закружило, занесло по крыши, но тепло в домах осталось, а в тепле люди живут, и солнце стало светить над Россией, и люди стали улыбаться, стали добрее. И тут, в «Пиано-баре», тоже улыбчивые люди живут, и вот приходишь ты ко мне однажды зимой, входишь… Ну?

КОСТЯ. Давай.

Нина влезла на рояль, ходит по нему, тарелки и стаканы на пол толкает, они падают и бьются. Нина смеётся.

НИНА. Будто звон курантов в Новый год — красиво как! Итак! Ты пришел сюда через много лет. Итак? И что?

КОСТЯ. Я пришёл через много лет. Итак. Итак.

Костя пошёл по коридору. Останавливается, рвёт обои на ленты. Раз, другой, третий. Увидел себя в зеркале. Провёл рукой по лицу. Отвернулся от зеркала.