Амирспасалар. Книга II

— Горе тому, кто попирает учение апостолов и завет божественный бросает в грязь, как сказано в псалтыре Четырнадцатом, псалом Пятый… — высокопарно и издалека начал Барсег.

Захарий сразу насторожился: «Неспроста поп начал с писания! К чему бы это?» Но лица церковников были строги и непроницаемы.

— Ты это о чем, святейший? Кто в твоей епархии завет богов в грязь бросает? — подкрутил каштановый ус правитель.

— Государь, в твоих владениях, царству равных (Захарий покосился на архиепископа), я, смиренный раб божий, обязан неустанно блюсти веру непорочную, — елейно говорил Барсег. — И обязан я властью, данной от Бога, исторгать козлищ сатаны из стада Христова…

Владыка вещал туманно и непонятно. Захарий, потеряв терпение, воскликнул:

— Все-таки какое дело привело тебя в Вышгород, святой отец?

Барсег сделал величавый жест в сторону настоятеля собора:

— Дозволь отцу Аристакесу зачесть тайное сообщение о некоем богоотступнике, Кюрехе-тондраките!

— Тондраките? — поднял удивленно брови Захарий. — Да разве они еще существуют в Армении?

— Слушай сам, государь! — скорбно вздохнул владыка.

— «…А еретик сей, трижды анафема, уже не одного единомышленника обрел в своем отступлении от веры истинной. К примеру сказать, похвально отзывался о тондракитах некий Петрос, что подмастерьем работает у Тиграна-оружейника», — вычитывал тер-Аристакес.

Глядя в сторону, правитель сердито постукивал по столу. «Значит, лучшего оружейника на расправу потребуют проклятые клобуки! А как им отказать, особливо после соборов? И католикосы не помогут…»

После чтения доноса Барсег молитвенно воздел руки к потолку:

— Молю, шаханшах, выдай мне головой ученика сатаны! Так хочет Бог…

Захарий медленно повернул лицо к владыке. Оно было гневным:

— Забирайте оружейника! Но не вздумай, святейший, латинцам подражая, костры в моем Ани разводить! Есть у тебя Севан, и того достаточно…

Кюреха весьма встревожила ночная пирушка. И хотя не все мог вспомнить славный каменных дел мастер с похмелья, но и сказанного было достаточно.

— Не первый год охотятся за мной чернецы, о многом догадываясь. Да и подлецов-доносчиков хватает. Тот же Хорен-десятник! И видно, подходит час полунощный, — беседовал оружейник с Петросом.

— Уйдем из Ани, отец! — взмолился Петрос. — Пока не поздно и не забрали тебя ищейки церковные.

Кюрех отрицательно качнул головой:

— Стар я уже бегать от преследователей, Петрос! И какой пример покажу я братьям?

— Но чернецы пытать тебя будут, выспрашивать о всех нас! — с тревогой сказал Петрос.

— Не сомневайся во мне, Петрос-джан, — печально улыбнулся Кюрех. — Хоть и мало нас, но заветы дедовские помним мы все твердо. И ты еще сможешь послужить народу мастерством своим — недаром я тебя ему обучил. Людям простым нужно оружие, не все будут шею гнуть перед алчными пастырями и ишханами, придет и их час. Но в Ани сейчас власть крепка — толстосумов, а превыше их — шаханшах с его войском могучим. Поэтому собирайся в дорогу немедля, сын мой! — И Кюрех сжал в объятиях Петроса, у которого стояли слезы на глазах.

— По каноническим правилам и Моисееву закону согласно, каждый человек, сатаной соблазненный или его приспешниками и имя Господне поносящий, от веры отступивший, побитию камнями подлежит. Так, отец Аристакес?

— Воистину так, святейший. О том в Книге Левит XXII 14–16 указано, — монотонно отвечал настоятель, отвлеченный своими мыслями.

— А шаханшах думает воспрепятствовать справедливому наказанию еретика?! — негодующе подал голос Барсег.

— Да, святейший, — тем же тоном подтвердил Аристакес.

Владыка рассердился:

— Что же ты мне все дакаешь, тер-Аристакес, дела не говоришь? Как дознание вести собираешься?

Настоятель собора оживился. На узком, лисьем лице появилась кривая усмешка:

— Не в мере наказания сейчас дело, святейший! А в сообщниках проклятого тондракита. Преступника сего необходимо той птице прирученной уподобить, из-за которой попадаются в сети и другие птицы. Себя спасти она не может, но, подавая голос, губит своих подруг.

— Гм! Не совсем так, тер-Аристакес, но похоже. Посмотрим, однако, как твоя птица подаст голос в клетке, — недоверчиво молвил Барсег.

В тесной комнате, с решетками на окнах, находились двое: за столом в черной рясе сидел иерей, а в углу в цепях — пожилой, коренастый человек с полуседой бородой. Священник поднял голову и вперился в узника колючими глазками. Негромко заговорил.

— Долго же ты летал по свету, черный ворон, сея заразу, хулил Господа Бога! Но теперь ты в наших руках… Недаром проклятое имя Кюреха, ученика трижды анафемствованного Смбата-тондракита, носишь! Недаром! Да знаешь ли, сподвижник сатаны, какова есть воля Господня о поносящих имя его святое! — сверкал очами священник. На память загнусил: — «И сказал Господь Моисею: «Выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями». Вот какова участь твоя по закону каноническому!

— Хорошо, пусть побьют меня камнями «слышавшие», если они есть! — хладнокровно ответил Кюрех.