Амирспасалар. Книга II

Князь Иванэ был отважен и дерзок в бою, что неоднократно доказывал в больших сражениях. Но в самостоятельных военных действиях редко был удачливым. Покойный парон Саргис, подметив это, не раз с горечью говорил старому другу Хубасару: «Нельзя Иванэ пускать в бой одного, без начала, горяч и сумасброден он, не имеет глазомера…» С годами у Иванэ появились и другие качества — непомерное честолюбие и завистливость. Из всех людей на свете по-настоящему любил и почитал князь Иванэ лишь старшего брата и царицу Тамар. Внешне министр двора был хорош собой и осанист, соперничая по красоте с мужем царицы Сосланом. Лишь металлический блеск больших карих глаз выдавал черствость натуры Иванэ Мхаргрдзели.

На обширной дворцовой террасе собрались высокие ценители поэзии, пожаловал даже высокопреосвященный Антоний. Прибыли спасалары Чиабер Торели и братья Ахалцихели; вместе пришли поэты — прославленный Шота из Рустави и недавно вернувшийся из дальних странствий маститый одописец Чахрухадзе. Одной из последних показалась в окружении придворных дам и молодых эджибов очаровательная агванская царица Ванана, впервые появившаяся при дворе после долгого траура.

В ожидании чтения гости вели оживленную беседу. Как обычно, князь Иванэ завел спор с братом Саргисом. На этот раз речь шла об изменчивости вкусов у людей.

— Вкусы меняются, дорогой Саргис. Например, кому в голову придет сейчас украсить свою бороду шелковыми лентами и золотой запонкой с крупной жемчужиной? А ведь именно так украшали завитые и благоуханные бороды величайшие щеголи древности, царственные Сасаниды. Ты мог бы так украситься?

Саргис при общем смехе ожесточенно замотал головой.

На другом конце террасы Захарий тихо беседовал с Руставели:

— Нет, не могу одобрить, мой Шота, вероломного убийства Тариэлом жениха-хорезмийца. Такого рода злодеяние достойно евнуха-византийца, а не доблестного рыцаря! Вспомни стих арабского поэта: «Ржание моего коня далеко разносится по пустыне, я не привык тайком подкрадываться к врагу…»

Шота хотел возразить, но уже с рукописью в руках поднялся переводчик сказания. Амирэджиби попросил внимания.

— Благородные дамы и господа, послушайте прекрасное сказание из Франгистана о любви и смерти Изольды-царицы и ее верного миджнура Тристана. Послушайте, как любили они друг друга к великой радости, и к великой печали… — благозвучно начал читать Саргис.

Не раз вздыхали слушатели на летней террасе, внимая удивительным приключениям героев франгского сказания. Трогательное повествование подходило к концу, и взволнованно зазвучал голос опытного чтеца:

— «…Но вот Тристан оказался в изгнании. В надежде забыть Изольду-Златоволосую, взял он в жены красавицу — другую Изольду, с белыми руками. Но неисцелима была любовь Тристана. И, получив в бою смертельную рану, шлет он друга Каэрдина за царицей Изольдой, ибо только она может его исцелить.

«И если она приедет с вами, оставьте белые паруса на корабле, если же нет — смените их на черные!» — говорит Тристан.

Припав к стене, подслушивала их Изольда-Белорукая и, проведав о любви Тристана к другой, начала искать случая отомстить. Опасен женский гнев, и каждому должно его остерегаться! Ибо чем сильнее женщина любит, тем ужаснее она мстит…»[16]

А когда повесть кончилась, в мертвой тишине раздался спокойный голос царицы Тамар:

— Значит, князь Саргис, если б не было любовного напитка, Изольда-царица не полюбила бы рыцаря Тристана?

Саргис повернул голову к царице. Холодно глядели куда-то вдаль глаза Тамар…

— Не думаю, государыня. Вряд ли пил рыцарь Тристан вино, настоянное на травах. Тут не было ни яда, ни колдовства, одно высокое благородство его сердца внушило ему любовь. И Изольда-царица полюбила славного и могучего витязя без волшебного питья. Как в моем «Висрамиани» не захотела Вис брака, заключенного по воле родителей, так и золотоволосая Изольда предпочла умереть со своим любимым!

«Хорошо ответил брат Саргис», — подумал Захарий.

Взял слово Шота Руставели:

— Скажу и я о любви. Первый вид любви — небесного происхождения: трудно выразима она языком, всегда стремится ввысь. Кто к ней привержен, переносить все огорчения должен, не ожидая сладостной награды. Я же стою за земную, человеческую любовь. Пусть франгский певец ворожит смертью, нам свойственно чаровать жизнью. Дадим же нашим любимым героям такое солнечное сияние, такую радость в любви их, чтобы никогда не смогла умереть она в памяти людской!

Обе царицы и все присутствующие рукоплескали знаменитому поэту. Тамар обратилась к молчавшему амирспасалару:

— А что скажет о франгском сказании наш дорогой гость?

— Государыня, я считаю, что в жизни есть много важного и прекрасного помимо женской любви, — неохотно ответил Захарий.

Тамар подняла высокую бровь, внимательно посмотрела на амирспасалара. А тот невозмутимо продолжал:

— Для истинного рыцаря самая прекрасная дама — его честь! А стремиться он должен к славе своей земли…