В моем саморазрушении нет ничего оригинального. То, что со мной происходит, уже случалось с таким количеством молодых людей до меня, что этот процесс вполне можно считать неким родовым признаком. Сначала я опустошаю свой счет. Ищу облегчения от ежедневных нагрузок и внутренней пустоты в вечеринках, алкоголе, наркотиках и сексе с Кэти и другими, и вскоре ночные развлечения начинают серьезно мешать работе, которая позволяет мне оплачивать все эти излишества. Днем я чувствую себя развалиной и мучаюсь сожалениями, а вечером все повторяется снова. Когда я вхожу в клуб, ко мне обращаются дюжины любопытных взглядов. Я слышу, как они шепчут мое имя. Поначалу это льстит, но вскоре мне становится не до них. Со мной начинают происходить нехорошие вещи. Я одержим паранойей и гневом, незнакомые лица криво ухмыляются, слышен звон разбитых стаканов, вышибалы выкидывают меня на тротуар.
Вряд ли подобные казусы случаются со мной больше трех-четырех раз за лето, но и этого оказывается достаточно. К началу октября телефон замолкает. Мое имя вычеркивают из списков. Я больше не могу позволить себе снимать квартиру, но так упрям и труслив, что продолжаю жить в долг. Теперь цифры неоплаченных счетов символизируют не успех, а падение. В двадцать три моя карьера разрушена, а ее обломки засасывает водоворот, все ближе неся меня к черной дыре в середине.
По-моему, смахивает на мелодраму. Честно говоря, мое падение длилось гораздо дольше, и вообще, все происходило не так трагически. Однако у этой повести свои законы, свой ритм, иначе она тянулась бы бесконечно и завершилась так же пошло, как завершаются подобные истории в жизни. Поэтому ограничусь упоминанием о том, что угодил в водоворот, события вырвались из-под контроля и я приготовился смириться с неизбежным. Я стремился к забвению, к краху иллюзий. Мне казалось, забвение станет облегчением от моих бед и несчастий. Но узнать, так ли это, мне не довелось. Когда я уже готовился оторвать руку от выступа скалы, за который цеплялся, подоспела помощь.
Октябрьским утром 1996 года — спустя два года после того, как он впервые изменил плавное течение моей жизни, — мне неожиданно звонит Сэм Кейн. Ему предлагают работу в журнале, и он нуждается в молодом и неглупом помощнике. Сэм знает, что у меня нет опыта, но пишу я грамотно, поэтому он решает дать мне шанс. Времени работа отнимает не много, платят хорошо. Эта работа даст тебе надежный постоянный доход, к тому же сможешь наконец вплотную заняться своим романом, убеждает меня Сэм. К тому времени я и думать забыл, что когда-то собирался писать роман, и сомневаюсь, что когда-нибудь вспомню, но мое финансовое положение так отчаянно, что я соглашаюсь. Сейчас я понимаю, что тогда Кейн просто пожалел меня и предложение работы было актом милосердия, однако в тот момент эта мысль даже не пришла мне в голову.
На восемнадцать месяцев моя жизнь упорядочивается. Я съезжаю с квартиры на Ливерпуль-стрит в удобную и просторную комнату подешевле, в двух шагах от подземки. Работа оказывается монотонной, несложной и анонимной и именно по этим причинам подходит мне. Каждый будний день я сажусь в поезд метро, чтобы через полчаса оказаться в офисе. Работа начинается в десять. В мрачной комнате висит зловещая тишина, только шумят процессоры. Даже сидящие рядом сотрудники предпочитают общаться по электронной почте. В обед я хожу в бассейн, затем съедаю сэндвич прямо на рабочем месте. Заканчиваю в шесть и на метро добираюсь до дома.
Помощник редактора — своего рода фильтр. Он должен упрощать и заострять то, что пишут другие. Я удаляю смысловые повторы, правлю грамматические ошибки, переписываю бессвязные абзацы. Привношу порядок туда, где царит хаос. Многословие превращаю в краткость, двусмысленность — в определенность. Я — полицейский слов. Доводить до ума приходится каждую статью, а иногда я сам придумываю заголовки.
Придумывать заголовки нравится мне больше всего. Если в остальном от меня требуется лишь благоразумие и точность автомата, то здесь я могу и порезвиться. В основном мои заголовки основаны на игре слов — лукавые отсылки к знаменитым кинофильмам, книгам или расхожим выражениям. Нынче я забыл их все до единого, помню только, какое невинное удовольствие они мне доставляли. Самое яркое воспоминание о том времени — дорога домой. Вагон ритмически сотрясается, мои глаза закрыты, руки сложены на коленях. Только что мне в голову пришел какой-то каламбур, и я улыбаюсь сам себе. И это лучшая минута за весь день.