Амнезия. Дневник потерявшего память

Я обрадовался, что она так назвала меня. От нее можно услышать и кое-что похуже, вроде «пискля дубовая» или «писклявый дуб», например.

– Кто? Элиас с дружками?

Аделина взглянула на меня так, будто перед ней сидел тупой пожиратель розовых кроликов.

– Конечно, – ответила она, – твои телефонные разговоры с бандой меня интересуют до дрожи в коленках.

Так как в этот момент уже я странно посмотрел на нее, Аделина раздраженно уточнила:

– Я про кастинг!

– А, нет…

Кастинг совершенно вылетел у меня из головы, превратившись в последнюю из забот, однако я помнил, насколько это было важно для нее.

– А тебе перезвонили?

Ее лицо помрачнело.

– Нет.

– Может, еще рано?

Аделина не ответила, сосредоточенно накручивая на вилку спагетти в соусе болоньезе.

Так мы ели какое-то время в тишине. Было странно. Обычно разговоры с Аделиной похожи на поле боя с выстрелами из базуки, минометов и непредсказуемыми взрывами гранат – экшен, грохот, опасность. А вот молчать оказалось убийственно.

– Все будет хорошо, вот увидишь, – сказал я со всей убедительностью, на которую только был способен, хотя понятия не имел, как именно она поет: как Сиа[14] или как Кастафиоре[15].

Несмотря ни на что, казалось, я растрогал ее.

– Ага, допустим, – ответила она и тут же спросила: – Как там твоя память? Далеко продвинулся?

– Ну, кроме того, что я умею читать ноты, ничего особенного…

– А как родители отреагировали?

– Никак. Я им не сказал.

Аделина вытаращилась на меня во все глаза: похоже, их настоящий цвет можно охарактеризовать как «полуночный синий». Я даже в интернет заглянул, чтобы удостовериться: оказывается, это еще более загадочный оттенок, чем классический цвет морской волны, так как предметы в ее глазах отражаются самым неожиданным образом в зависимости от освещения. Сначала думаешь, что цвет темный и однородный, как вдруг – бац! – в полуночном небе всходит луна, и убеждаешься в обратном.

– Да ну? А почему?

Первый раз мне задавали вопросы о личной жизни. И, что странно, заинтересованность Аделины мне показалась искренней. Я все рассказал: про чокнутых родителей, которые чуть ли не душат меня, про советы врача оставить меня в покое и позволить самому вернуть воспоминания, потерянные где-то глубоко в подкорке, чтобы не травмировать и не спровоцировать окончательную блокировку.

– Странная у тебя семейка.

Я пожал плечами, пытаясь сделать вид, что мне все равно.

– Думаю, в каждой семье найдется что-то странное. Например, в твоей…

– Да, но тут хотя бы все ясно. А ты вот вроде как из идеальной семьи: папа, мама, чистенький такой ходишь…

– Ну ведь бывает и хуже. Я мог бы покрыться прыщами от кабачковых пудингов и шелкового тофу.

– Кабачковые пудинги?

Аделина разразилась хохотом, а потом с интересом спросила:

– А что такое шелковый тофу?

– Понятия не имею. Что-то вроде крема, только не крем, кажется.

– И ты это ешь?

– Иногда и того хуже. Я же не хочу умереть с голоду.

– Фу! Я бы не смогла.

В этот момент запищал мой телефон. Я подумал, наверное, Элиас отправил мне сообщение насчет встречи, и мельком взглянул на экран. Пришлось три раза перечитать эсэмэску, пока до меня дошло.

– Ну что там? – спросила Аделина.

– Меня… меня взяли на роль Меркущио. Я даже понятия не имею, кто это!

Вилка Аделины упала на тарелку с металлическим звоном.

– Святая корова!

– Меркущио – это корова? Тогда все понятно. Нужно будет просто мычать…

Аделина презрительно вздохнула.

– Для начала, говорят «Меркуцио», а не «Меркущио».

(Я же просто перепутал «ц» и «щ», ничего страшного!)

– Откуда мне знать…

– Забыл уже, как буквы читаются?

Ее надменность действовала мне на нервы.

– Типа как в слове «тупища»?

– Что еще за «тупища»? – переспросила она в ступоре.

– Ну да! Какой же я придурок! Я-то думал, что говорят «тупица»!

Аделина замолкла на мгновение.

– А… э-э-э… ну, видимо, ты все-таки помнишь буквы… В любом случае, – она взяла себя в руки, – все прекрасно знают, что Меркуцио – лучший друг Ромео!

– Тогда он точно не святая корова. Может, просто ошиблись.

Аделина взяла телефон у меня из рук, перечитала сообщение и заявила:

– Это номер ассоциации. Я его наизусть знаю. Ошибки быть не может. Новичкам везет! Подумать только, тебе же абсолютно по фигу…

Если у зависти есть лицо, то это было лицо Аделины в ту секунду.

Раздалось щебетание птиц. Аделина достала свой телефон так быстро, что тот выскользнул из ее рук и чуть не угодил в тарелку спагетти. Я вовремя поймал его, схватив большим и указательным пальцами левой руки.

Соловьи снова запели. Сотрапезница бросила на меня взгляд, в котором смешались восхищение и благодарность. Хотел бы я, чтобы Моргана тоже так на меня смотрела.

– Вот это реакция! – воскликнула Аделина.

– Причем одной левой! – уточнил я.

Только она уже не слушала. Пока Аделина читала сообщение, я подумал, что ей прислали какое-то заклинание, способное превращать людей в восковые фигуры: девчонка даже моргать перестала.

– Ну что? – забеспокоился я. – Плохие нов ост и?

Аделина захлопала ресницами и наконец произнесла голосом маленькой девочки, которого я раньше за ней не замечал:

– Меня тоже взяли. На роль леди Монтекки, матери Ромео.