Амнезия. Дневник потерявшего память

Я снова рассмеялся. Забавная штука – смех. Он может сковать, а может освободить. Когда я смеюсь с Натаном или Ясером, я всегда насмехаюсь над кем-то, и на душе становится тяжело. Потом я чувствую себя виноватым. Но когда я смеюсь вместе с кем-то, оковы спадают. Поэтому я люблю смеяться с Аделиной. Однако любопытство взяло верх над смехом.

– Ну правда, у тебя есть профиль в фейсбуке? Я искал, но не нашел…

– Ты меня искал?

Аделина пронзила меня взглядом, в котором я прочел удивление, подозрительность и, хотя она изо всех сил пыталась это скрыть, – радость.

Просканировав меня с головы до ног, Аделина решила, что мне можно доверять.

– У меня есть страничка, но я пользуюсь ею не так, как другие. Там нет селфи с утиными губами, вечеринок с алкоголем и походов по магазинам.

– А что ты публикуешь?

– Ничего особенного.

– Супер, люблю разнообразие. Будет интересно взглянуть! А какой у тебя никнейм?

– Не скажу.

– Ну скажи, я хочу знать!

– Нет, не хочешь.

Так, препираясь, мы добрались до кресел, на которых оставили вещи. Я машинально взглянул на экран телефона, оставленного в беззвучном режиме, и у меня глаза на лоб полезли: двадцать пять пропущенных от Арно! ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ! И столько же голосовых сообщений. Я не прослушал ни одного, но тут же схватил куртку и помчался к выходу, даже ни с кем не попрощавшись. Даже с Аделиной, которая наверняка задавалась вопросом, что случилось. Однако, зная Арно, я уже представлял себе, в каком состоянии он меня встретит, хотя и предупреждал перед уходом, что отправился на прогулку по городу и вернусь к вечеру. Что такого срочного могло случиться?

Ждать ответа пришлось недолго. Едва тяжелая дверь театра распахнулась, как я увидел его внизу у ступенек. Арно смотрел на экран телефона, и на мгновение мне захотелось сбежать далеко-далеко, пока он меня не заметил. Но именно в этот момент он поднял голову (да и ты поймешь чуть позже, что побегом я бы проблему не решил). Его взгляд сверкал яростью: он посмотрел на меня, затем на фронтон театра и снова на меня.

– В машину, – прошипел он сквозь зубы.

Удостоверившись, что я последовал за ним, Арно повернулся и разблокировал дверцы припаркованного в десяти метрах «кашкая». И я послушался. Послушался, хотя единственное, чего мне хотелось, – это сбежать.

Арно тронулся прежде, чем я успел захлопнуть дверцу.

– Театр. В жалком районе. Что ты там делал?

Как ребенок, пойманный за руку за поеданием варенья, я во всем признался. И я говорю «признался», поскольку чувствовал себя виноватым – сам не знаю почему.

– Мюзикл? «Ромео и Джульетта»? Ты издеваешься?

Тут я пожалел, что Беатрисы нет рядом. У нее был талант и опыт гасить подобные ситуации – я так не умел и чувствовал, что беды не миновать. Однако лишь глупо возразил:

– Я прошел кастинг и получил роль Меркуцио.

И вот тут – бум! – бомба «А» взорвалась.

– Какой к черту Меркуцио! Двенадцать лет подряд я посвящаю тебе каждую свободную секунду, всю свою энергию, все свои возможности! Мы оплатили лучших преподавателей, лучшие стажировки – целое состояние! А ради твоего Гварнери пришлось вообще отказаться от новой машины!

Он говорил и стучал кулаком по рулю. Я даже не представлял, что Арно способен прийти в такое бешенство. Словно завороженный, я наблюдал за ним, видел, как кривятся губы, как краснеют щеки.

Одно слово все-таки отозвалось в моей памяти. «Гварнери». Я знал, это слово было важным. Ценным. С ним нужно обращаться осторожно. Только почему-то оно давило на меня.

Гвар-не-ри.

Что это?

Пока Арно кричал, я спросил:

– Что такое Гварнери?

Арно бросил на меня обжигающий взгляд. С секунду он колебался, но бешеное цунами оказалось сильнее.

– Гварнери – это итальянец, который жил в восемнадцатом веке, современник и соперник Страдивари. Ну хоть имя Страдивари тебе говорит о чем-то или ты тоже забыл?

Да, имя Страдивари говорило мне о чем-то. Скрипичный мастер. Гений, создавший инструменты, оцененные в миллионы евро. Однако я отреагировал не сразу, и Арно снова взорвался:

– Скрипка! Это скрипка! Гварнери – это скрипка!

– А, да, помню, – едва осмелился я произнести.

Выражение лица Арно мгновенно изменилось.

– Помнишь? Правда? Ты помнишь?

Тут я пожалел, что вообще открыл рот.

– Только то, что инструменты, созданные самыми знаменитыми скрипичными мастерами, носят их фамилии, – уточнил я.

Арно переменился в лице несколько раз. Озарение сменилось разочарованием, а потом – снова яростью.

– Мне надоели все эти психологические штучки! Будто у нас целая вечность впереди! Потерял память? Так я тебе ее верну: ты играешь на скрипке с тех пор, как тебе исполнилось четыре. И ты успешен, очень успешен. Преподаватели в один голос говорят, что у тебя талант. Кстати, через две недели ты должен предстать на конкурсе юных талантов в Сеуле, который откроет тебе двери к карьере солиста, так что выиграть нужно любой ценой. И мы годами к этому шли – слышишь? Годами! Ты играешь двадцать четвертый каприс Паганини. Он уже овладел твоей душой, твоими пальцами. Разве можно послать все к черту из-за дурацкой амнезии?