Амнезия "Спес" (СИ)

Я тут же пользуюсь его ошибкой. Да, у его руки размах теперь больше, но и моему колену есть, где разгуляться — я подпихиваю противника ногой и напрягаю руки: раз, и Бат кувыркается через мою голову.

Мы оба вскакиваем, но он оказывается у меня за спиной и успевает обхватить. Сжимает так, что дух перехватывает!

Я не сдаюсь, да и тело работает само, опережая действием немного напуганные мысли. Как-то машинально расслабляюсь и проседаю. Захват на моем подвздохе чуть слабеет, а я дополнительно бью костяшками кулака по верхней ладони в замке.

Хват на долю секунды разжимается вовсе. Мне хватает — хапаю руку противника и, вывертываясь через низ, кручу и ее, заводя за спину.

Рывок вверх, Бат автоматически нагибается, и я, как по писаному, мочу ребром ладони по его шее.

Крепкий гад! Только падает на одно колено и тут же уже пытается подняться! Рычит от боли в вывернутом локте, но пытается же!

Мне приходится его порыв остановить — тресь по голове! Хоть и метил в лобешник, но и переносицу задел, Гвоздь шмурыгает и выпускает кровавые сопли, а сам валится на пол.

Я в растерянности — бить лежачего нельзя, но и время еще не вышло, а Бад руку не поднял и вроде возится еще.

И даже поднимается! Я бью в ухо — не сильно, так, чисто чтоб не забывал, как оно бывает. А то вон у меня до сих пор в голове звенит!

Тут и барабаны подоспели.

Дробь забилась быстрей, а Гвоздь все ловит равновесие на корячках. И я протягиваю ему руку.

Тот зыркает на меня из-под разбитой брови, но ладонь ухватывает:

— Я б не подал, — кряхтит он.

— Да понятно, — соглашаюсь, и дергаю руку вверх.

Под первый звук горна Бат утверждается на ногах. Я чуть отступаю в сторону, чтоб в последний момент не спровоцировать его на какую ни то подлянку, и вздыхаю довольно — все, экзамен сдан и все теперь будет отлично!

Мысли «все отлично» противоречит моя голова, боль долбится в ней и без помощи извне, а от резкого звука трубы к горлу подкатывается тошнота. Понимаю, что по башке я все-таки выхватил лишнего.

Как под вопли толпы доплелся до холла, помню еще хорошо. Как садился у стеночки, а вернее, сползал по ней, уже хуже. Санитаров, что ворочали меня, укладывая на носилки, припоминаю совсем смутно. А вот дорога и прибытие в госпиталь уже и вовсе никак не запечатлелись в моей памяти.

Но все же я вспомнил все и сразу, как только пришел в себя. А это, говорят, важно, когда очухиваешься вот так — в госпитале с побитой головой.

В палату снова заходит Генри.

— Я тебе пижамку принес, а то в первый раз забыл — уж больно неожиданно быстро ты очнулся. Я успел? Ты голяком еще до гальюна не бегал?

— Неа, тут лежал, — успокоил я его.

— Ну и хорошо, а то б мне влетело. Давай помогу одеться.

Сидеть, а особенно стоять, без поддержки сложновато, но я стараюсь и прошу Генри только страховать. Тот оказался парнем понятливым и с хапалками своими ко мне не лезет. Видно правда впечатлен нашим с Гвоздем боем и теперь уважает мое желание быть самостоятельным.

Балансируя на нетвердых ногах, аккуратно вздеваю на себя широченную, с полным разрезом на пузе рубашку и такие же безразмерные штаны на шнурке. Бантик на шее, чтоб распашонка с меня совсем уж не сваливалась, завязывает Генри — мои-то пальцы на разбитых костяшках все стянуло и к такой тонкой работе они оказались непригодны.

А только я успеваю опять улечься, как в палате свет становится чуть ярче и в дверь тут же заходит представительный толстяк в белом комбинезоне. По всей видимости, врач.

Точно. Он присаживается на подсунутый ему Генри стул и, улыбаясь, тянет с меня одеяло.

Улыбка у толстяка немного насмешливая, но добрая, а под всем этим чувствуется усталость.

Понимаю, что мужик он ничего — неплохой, раз пытается улыбаться, а не срывается на раздражение. Послушно помогаю ему оголить свой живот и стараюсь не пырхаться от боли, когда его руки проходятся по моим битым ребрам.

— Я доктор Штерн, — меж тем тихо начал разговор тот, — старший врач бригады, которой достались вы, мелкие разбойники. Побились вы знатно в этом году, я уж и не припомню, когда так много тяжелых было… вон, из первой каюты, один не выжил. Кто ж слабых так сильно бьет? Вы ж все члены экипажа нашего Корабля. Вам нас заменять, а потом жить вместе. Чей у каждого свой путь — не все же хранами и искателями станут. Кому-то надо и о пропитании заботиться, и о порядке в отсеках. А теперь вот нет уже одно из вашего года, и кому-то придется двойные обязанности исполнять.

От известия, что кого-то побили до смерти, от тона печального, мне становится грустно. А эти, произнесенные доктором слова «знатно» и «разбойники», которые я встречал, наверное, только в старых романах о Героях Корабля, а в жизни ни от кого не слышал ни разу, почему-то расположение мое к нему только увеличивают. И мне совсем не хочется выглядеть в глазах доктора таким говном, каким я себя от его слов чувствую.

— Я не бил слабых… — вырвалось у меня на этих эмоциях, но тут же замолчал, вспомнив, что ведь в первом раунде тоже мочил без разбора всех, кто под руку подвернется. Так что, может и я кому-то вломил лишнего.