Амнезия "Спес" (СИ)

— Вот как вас таких в жизнь-то выпускают? Неужели нельзя хоть что-то вам объяснять? Выходите из этого интерната, точно крысята из гнезда — первый попавшийся самец вам если не башку откусит, то под себя подомнет!

— Чего вдруг?!! — возмутился я. — Я и в обратку дать могу!

— Да я в переносном смысле, — покачал головой отец, — глупые вы совсем в жизнь выходить, в житейском смысле. Про крысят-то знаешь, что подростки их если не погибают от зубов более сильного самца, то в прайде приживаются лишь на самых низких позициях, ниже даже, чем старые самки и молодняк?

" Ну, это да-а… тут не поспоришь. Но если что, в морду-то я все равно дать сумею!"

— Знаю, — ответил я отцу, впрочем, не высказывая повторно дополнительных измышлений.

— Так вот, такое на Корабле, с одной стороны, не приветствуется — все же новые члены экипажа появляются только от связи мужчины и женщины. Но, с другой, этих самых женщин гораздо меньше, чем нас, а значит, их на всех не хватает. А потому, проблема возникновения однополых отношений не просто замалчивается, но и в определенных кругах даже поддерживается.

— Чего? — в очередной раз в непонятках выкатил я глаза на отца, — Какие однополные? Круги определенные, это где?

— Ладно, — махнул на меня рукой отец, — сказал же, все в свое время поймешь. Пока запомни одно — нормальный мужик, такое как раз и не поддерживает!

— Почему?

— Потому! Я сказал! Вот подрастешь чуть-чуть и сам поймешь… я надеюсь. И это, ты сейчас…

Что там дальше говорил отец, я практически не слушал, поскольку мысль одна накатила на меня — что-то такое я, кажется, стал понимать про Скользкого Мика…

— Эй, ты что, не слушаешь меня?! — грозно рявкнул отец.

— Слушаю, — отрапортовал я и даже вскочил со стула, вытянувшись по стойке смирно.

— Про компот понял?

— Понял, — а попробуй сказать, что нет — выхватишь в два счета, пожалуй!

— В общем так, последнее — если кто-то там, в новой команде, начнет приставать к тебе с какими-то непонятными намерениями, ты сразу дуешь ко мне! Уяснил?

— Да, понял, если кто-то вдруг… с непонятными намерениями ко мне, то я… а какие это непонятные?

— Вот как не поймешь, чего от тебя хотят, так и линяй оттуда сразу! — грохнул отец, видно уставший от моих дурацких вопросов.

Более ничего я спрашивать не стал, опасаясь, что совсем разозлю его своей глупостью. А нервировать мне его совсем не хотелось — ему еще с мамой объясняться как-то придется, что упустил меня по финалу. А вдруг она плакать при этом опять начнет?! От представления такого, я даже поежился.

Тут, почти сразу, и Генри пришел, говоря, что мне пора на какие-то процедуры.

В общем, прощались мы с отцом не как родные люди, а как только и может это происходить между офицером Корабля с простым членом экипажа, то есть, сухо и сугубо официально.

Глава 5

В госпитале я завис не на пять, а на целых восемь дней. Так решил доктор Штерн, и мне спорить с ним было не с руки, да и без пользы, как показала практика.

Оказавшись в общей палате и получив относительную свободу, я не раз наблюдал, как с ним общаются другие доктора — с уважением, не споря и не сомневаясь в его решениях. Так что, куда уж мне? Дураком-то я не был, вот и переживал потерянные почти подчистую каникулы молча, не возбухая и ответственно исполняя все назначения. Тем более что обещал.

Отец ко мне тоже больше не приходил. Но и здесь понимание имелось, что встречаться тут, напоказ всем — в приемной, не дело. Обсуждать сержанту хранов с каким-то мальчишкой, который не имеет никакого отношения к его звену, было нечего, а рисковать попусту — незачем.

Но понимание — это одно, а вот восемь дней еще и прожить надо! В общем, лежка в постели без особой цели целыми днями далась мне непросто.

Дня через два, как меня загрузили в общую палату, Рона и Пита выписали. И даже Сапун на третий день ушкандыбал на своих костылях, добаливать в интернатский отсек.

Даг лежал в соседней палате, но ему, так же, как и мне, настучали по башке, а значит, и он вольно шарахаться по отделению разрешения не имел. Ломоть вышел и того раньше — в тот день, когда я только очнулся. А Толстяк наоборот, долго зависал в реанимации и прибыл оттуда, закованный в жесткий воротник, чуть не к самой моей нескорой выписке — похудевший, тихий и еще видно полностью не оправившийся.

В общем, лежал я долго и в окружении почти одних слабаков, которые постепенно перебирались из интенсивной терапии в общие палаты.

Одна радость случилась за последние дни — Скользкий убрался из госпиталя достаточно быстро и не успел сильно намозолить мне глаза. Новые знания о нем, хоть и без явного понимания, приятности в наше общение, ясное дело, не добавили. Так что, когда он свалил на третий день, я был, считай, почти счастлив.

А в интернате меня заждались. Даг вернулся в нашу каюту днем раньше, а Ян и Сэм никуда и не уходили. И вся компания моих лучших друзей встречала меня на пороге отсека.

Все три дня, оставшиеся от официальных двухнедельных каникул, мы провели в интернате. Имелось понимание, что это последние наши денечки здесь, да и не повторятся они уже никогда.