Аморальное (СИ)

Не проходило и дня, чтобы Джафар и Алия не молились о здоровье приёмной дочери. Трудно сказать, может быть, божественной помощи оказалось не меньше, чем медицинской; по крайней мере, через пару месяцев после пятилетия Ими заговорила, причём вполне сознательно. Кроме того, её взяли в одну из лучших клиник штата, где врачи достаточно быстро успокоили родителей, опровергли ранний диагноз и сказали, что ребёнок не страдает никакими серьёзными психическими заболеваниями и вполне сможет стать полноценным членом общества, хотя и понадобится немалая работа. В полной мере она не излечилась никогда, но уже в двенадцать лет добилась у врачей пометки здорова.

Была ли она здорова? Сомнительно, если учесть, как она общалась с людьми. Конечно же, в сравнении с ранними годами она достигла очень многого: она не впадала в истерику, когда вторгались в её личное пространство, когда приходили гости или когда к ней прикасались, она начала говорить, и говорила даже тогда, когда этого не хотела. А она никогда не хотела. Но она очень любила родителей, и, скорее всего, в большей степени на её прогресс повлияли материнская нежность и отцовская забота.

Общительностью она не отличалась никогда. Она удивительно кратко умела высказать любую, даже самую сложную мысль; казалось, что один звук собственного голоса уже вызывал у девочки отвращение. Она говорила так мало и редко, что, когда это случалось спонтанно и без «насилия» со стороны, родители чуть не плакали от счастья.

Её игра с братьями заключалась в том, что они помогали ей построить домик из диванных подушек, коробки от телевизора, пледов или чего-то ещё, она его обустраивала изнутри, баррикадировалась там и сидела так до тех пор, пока бы её не вытащили насильно. Повзрослев, она уже строила себе домики сама, таскала в них лампочку, блокноты, фломастеры, карандаши и прочие атрибуты уюта. Если же настаивали поиграть во что-нибудь менее аутичное, она всегда выбирала прятки, и нередко после её приходилось искать всей семьёй. Однажды Ими (ей уже было восемь лет) вылезла на балкон, а с него – на соседний, пробралась в его квартиру и сидела там под диваном весь день. Домой к паникующей семье её вернули вечером, когда соседка пыталась открыть диван и чуть не придавила Имтизаль. Иногда Ими пряталась и без игры, особенно в совсем ранние годы: день для неё проходил успешно, если ей удавалось просидеть в укрытии не меньше часа, прежде чем её бы нашли.

Она всегда чувствовала свою особенность, уже хотя бы потому, что все остальные члены семьи умели смеяться. И они любили людей. Любили общаться, любили гостей, любили сами ходить в гости, любили общество, шум, танцы и веселье. Она не смеялась вообще никогда. У неё отсутствовало чувство юмора; она знала по опыту, что значит хорошее настроение, но, что значит веселье, не понимала никогда. И хотя Имтизаль понимала, что не такая, как все, она никогда не чувствовала себя ущемлённой. Она вполне искренне не хотела иметь ничего общего с окружающими: она вообще хотела бы, чтобы окружающих не существовало. Для неё только она и её семья имели право на жизнь. Но Ими всегда была предприимчивой и вскоре смирилась и с существованием гостей, иногда даже не пряталась от них и не сбегала в свои убежища. Она выбрала самую безобидную для себя тактику: наблюдать. Так она впервые обнаружила свою любовь к слежке, обнаружила и осознала, что любила смотреть на людей с самого раннего детства. Младенчество она вспомнить, конечно же, не смогла бы; но, если бы вспомнила, то понимала бы, что даже тогда единственным, что примиряло её с нахождением поблизости человека, была возможность следить за ним.

Гости тоже с ней смирились. Даже, из уважения к родителям, пытались найти в её замкнутости положительные стороны: зато она серьёзна и не болтлива, зато она сообразительна и… скорее всего, умна. Она казалась послушной даже на фоне с такими примерными детьми, как её братья и сестра. Имтизаль была ещё более неприхотлива, чем даже Омар, который в детстве изредка, но всё же мог капризничать. Ими устраивало всё и всегда: она даже смирилась с необходимостью спать с Каримой в одной комнате. Единственной игрушкой, способной занять Ими, был конструктор Лего. Она не очень любила читать, разве что детские энциклопедии: читать она научилась до того, как заговорила. И она невероятно помогала матери по хозяйству: Ими даже просить не надо было, она и так постоянно где-то убиралась, складывала игрушки братьев и сестры, когда стала постарше – мыла посуду, полы, вытирала пыль и пылесосила мягкую мебель – в общем, пыталась принять участие в чистоте всеми доступными ей методами и своей опрятностью несказанно умиляла не только растроганную мать, но и родственников и друзей семьи. Которые не замечали, как в ней растёт неисправимый педант, доходящий в своём перфекционизме до занудства.