В следующий раз он впечатлил её, когда к ней приставала мать одного мальчика. Мальчик страдал неконтролируемыми вспышками агрессии и как-то нарвался на Имтизаль. Быстро включила свою агрессию и она, в общем, драка была короткой, и виновнику пришлось отступить. Но с тех пор он стал приставать к ней чаще, врачам пришлось разделить враждующих на разные группы, и тогда вмешалась мама. Она очень долго говорила хмурой девочке, якобы она, Имтизаль, очень нравится Сэму – юному тирану – и могла бы проявить снисходительность, Ими молчала и закипала, зрительно пытая нарушителя личной зоны, и тогда к ним подошёл Джексон и сказал, что Ими помолвлена с ним, и им очень не нравится, когда к ней подходят всякие чужие люди. И вообще, не могла бы она, некая мэм, оставить его невесту в покое. Имтизаль уже готовилась морально уничтожить храбреца, но мать Сэма действительно предпочла не лезть в сентиментальные дела сумасшедших, а Джексон, едва женщина покинула помещение, невозмутимо вернулся к игре со своей сестрой. Ими следила за ним весь день, и ни разу он не обратил на неё внимания. И на следующий день тоже, и через день, из чего она сделала вывод, что решение было спонтанным и бездумным, поступок бескорыстным и проверка пройдена.
Через неделю она подошла к нему сама и протянула шоколадный кекс. Ей его дала воспитательница, но Ими никогда не любила сладкое. Тогда она, недолго думая, решила отдать его
Конечно, Ими не считала Джексона другом, но теперь поняла, что давно и сильно нуждалась в ком-то вроде него. В ком-то, кто не раздражал бы её и кто создал бы видимость её общительности для родителей (она чувствовала их беспокойство, хотя ещё и не могла его осознать; чувствовала и беспокоилась сама, а потому очень хотела нейтрализовать очаг тревоги). И Джексон подошёл идеально. Он был ненавязчивым и никогда не угнетал её. Он очень редко нарушал её личное пространство, и у них была договорённость об
Он и не говорил с ней почти. Точнее, не требовал, чтобы она говорила. Ей этого было достаточно. А иногда они просто молча рисовали и чаще всего занимались каждый своим делом, но сидя вместе. И самое главное, Джексон был очень простым, прямолинейным и открытым ребёнком. Он ничего не боялся, ничего не стеснялся, всегда говорил, что думал, всегда делал то, о чём думал, и никогда не навязывался. Его все любили, и с ним было легко даже ей. Так она впервые в жизни позволила кому-то чужому находиться рядом с собой и чувствовала себя при этом комфортно.
Реакция матери и врачей прибавилась в варево самоанализа Имтизаль, и вскоре в её аутичном мрачном сознании появилась та самая идея, которую в неё уже почти семь лет пытались вживить все окружающие: идея общения. И примерно тогда она впервые начала говорить с кем-либо, кроме семьи и Джексона, она впервые начала отвечать на вопросы воспитателей и докторов, поразительно кратко и безрадостно, но всё же отвечать, впервые стала смотреть им в, а не сквозь глаза и впервые начала подавать надежды на своё исцеление. На самом деле она не исцелялась: она умнела. Она по-прежнему мечтала стать невидимкой, но теперь поняла, что чем больше она будет замыкаться в себе и игнорировать людей, тем больше внимания будет сосредоточено на ней. Единственной её целью было заставить окружающих хоть немного перестать о ней заботиться.
Когда Ими было уже восемь, Джексон исчез. Она так никогда и не узнала, что с ним случилось, хотя могла бы, если бы спросила кого-нибудь из врачей или воспитателей: он перешёл в другую возрастную группу.
Следующий этап был уже примерно в это же время, и начал его тот самый Сэмми. Потом появлялись и другие агрессивные дети, которые пытались притеснять Имтизаль и самоутверждаться за её счёт, и заканчивалось это всегда плохо. Пришлось Алие, воодушевлённой Джексон-прогрессом и опасавшейся новой волны замкнутости, забрать дочь из ранчо и водить её туда всё реже и реже.