Амортенция [СИ]

За невольным проведением отвратительной параллели она не сразу заметила, как Сасори вновь приблизился, выдернул из её нехитрой причёски сенбон и опустил его острие на прежнее место, затем, подумав, перенёс на правую сторону. Деревянная рука на затылке настойчиво направила Анко. «Так уверен, что не цапну?!» — удивление на грани восторга — не ситуацией, им. Уверенным, контролирующим, читающим её настолько охуенно точно, что отчаянно хочется то ли смеяться, то ли рыдать. Но Анко, конечно, не сделала ни того, ни другого, а вместо этого без задней мысли прикоснулась губами и тут же разомкнула их, вбирая полунапряжённую плоть, подключая язык.

Сасори — страшный человек, на самом-то деле; он умеет повернуть всё так, что ты готов будешь просить его позволить сделать то, чего хочет он. Что касается ответа…

Когда он проколол кожу, Анко встряхнуло, и она тихо застонала. Острие преодолело слой мышц, упёрлось в кость лопатки. От сенбона расходились острые, жгущие импульсы — чакра.

Да, этот страшный человек умеет быть благодарным. На свой особенный, жестокий манер, но Анко другого не нужно.

— Если пробью кость здесь, задену лёгкое, — его голос сладко вибрирует, но в остальном Сасори держит себя в руках, шиноби с прекрасным контролем.

Это в какой-то мере задевает гордость. Анко умеет довести до блаженного исступления любого: мужчину, женщину, почти потерявшего человеческий облик шиноби с комплектом дополнительных рук или с какой-нибудь синтетической хернёй вместо крови — с пятнадцати лет могла! И рано ей ещё на свалку истории! Доказывая это, Анко приложила всё умение в мстительном желании добиться отклика — и получила удовлетворённый, поощряющий стон. Ободрённая этим, она расслабила горло и придвинулась близко, насколько смогла, чувствуя движение навстречу.

Сенбон наклонился, уменьшая угол до минимума, и вошёл под кожу и мышцы. Анко глухо рыкнула, но не отстранилась — если бы позволила себе остановиться, всё-таки пострадало бы лёгкое. Сасори усмехнулся на это и стал погружать иглу глубже, ведя в сторону дельты плеча, пронзая мышцы так, словно они были шариками данго, которые повар нанизывал на заострённую палочку. Дойдя до точки, по всей видимости, приглянувшейся ему, Сасори свободной рукой натянул кожу на спине Анко, вновь проколол, давая сенбону выйти, но извлекать полностью не стал.

Тут уже Анко не смогла сдержаться — порывисто дёрнула головой в сторону, часто и хрипло задышала, хватая ртом воздух. Суть была не только в боли, не столько в ней; другие инстинкты, древние, могучие, поднимались из тёмных глубин её существа, и Анко едва удавалось глушить порыв, не срываться в просьбы.

— Значит, здесь, — констатировал Сасори. Демонстративно звякнули друг о друга три новых сенбона — мол, ты знай, я могу выбрать ещё не одно место. Анко намёк поняла и вернулась к прерванному занятию, максимально выкладываясь, но вовсе не только из надежды спастись от дополнительных дыр в теле. Сама понимая, как это нездорово и неправильно, она искренне хотела доставить удовольствие.

Новый стон Сасори, более громкий, сопроводили всплеск чакры и собственная пронзающая боль — сенбон, окружённый чакрой, легко пробил лопатку и вышел с другой её стороны, мимо сосудов через грудные мышцы, изнутри упёрся в ключицу. Анко вновь осеклась и уронила голову, вскрикнув-всхлипнув, но больше не издав ни звука — зажмурившись и закусив губу, терпя, замирая, наслаждаясь. Ловя кайф от яркости ощущения жизни, от идеальной точности выверенных движений.

Колебание воздуха, короткий стук, прикосновение к подбородку, заставляющее поднять голову, — и сухие, искусанные, как её собственные, губы Сасори, увлекающие в поцелуй, его сильная рука на затылке, на ощупь тянущая прочь резинку, крепко стискивающая распущенные волосы. Удивительно, но у мастера-создателя боевых кукол и ядов не только руки одуряюще ловкие — так и подмывает спросить с подъёбкой, на ком или чём он научился так целоваться, но каждый раз вопрос ускользал от Анко, а после было как-то не до него. Руки ныли, болела спина в местах, где её пронзали сенбоны, ноги почти не чувствовались — всё это было нездорово-приятным, но лишь дополнительным ощущением, обострявшим чувства, позволявшим реагировать ярче.

Сасори резко дёрнул её голову назад за волосы, отстраняя от себя; его глаза бесовски блестели — ни следа прежнего равнодушия.

— Чувствуешь? — он ухватился пальцами свободной руки за сенбон, торчащий из спины Анко, слегка повёл им из стороны в сторону — Анко шумно задышала, подавляя крик, промокшая от пота чёлка прилипла к вискам и лбу. — Он ощущается лишним, правда? Твоя уродливая манера изъясняться так же чужеродна для образа профессионала, как этот сенбон, пронизывающий тело, чужероден для него. Он причиняет лишь дискомфорт, — кукловод надавил сильнее, и Анко почти услышала, как внутри её тела игла заскрежетала по кости. — Его хочется выдернуть, правда?