Амос Счастливчик медленно шел домой, размышляя о том, как он распорядился последними в своей жизни заработанными деньгами. Он смиренно молился: пусть мальчики и девочки получают образование, тогда они научатся понимать, что делают, тогда их поступки всегда будут достойны людского звания.
Он был счастлив. А когда легко на сердце, шагается легче.
— Приходи, когда захочешь, — прошептал он, устремив взор в небеса. — Я готов.
В церковном дворе в Джаффри, что в Нью-Гемпшире, до сего дня стоят два старинных надгробья. Камень выдержал и время, и непогоду, а надписи, вырезанные умелой рукой Уильяма Фарнсворта, легко разобрать. Они гласят:
Серебряные чаши для причастия были приобретены и служили долгие годы, а школьный фонд в Джаффри существует до сих пор.
Отпусти народ мой
Под небом Африки моей…
Я мечтаю о том дне, когда о человеке будут судить не по цвету кожи, а по его человеческим достоинствам.
И городок Джаффри, и гора Монаднок существуют и по сей день, а на кладбище подле молельного дома и сегодня стоят две надгробных плиты. Немногое известно об историческом Амосе, но все же ясно: его долгая и нелегкая жизнь заслуживает того, чтобы мы о ней знали. Первый исторический документ, упоминающий Амоса, — это вольная, подписанная Ихаводом Ричардсоном. О жизни кожевника до приезда в Джаффри почти нет упоминаний, но тем не менее, сохранилось немало документов, свидетельствующих о нем, как об умеющем читать и писать, успешном в делах жителе этого маленького городка в американском штате Нью-Гемпшир.
Амос был членом церковной общины, помог основать публичную библиотеку в городке, оставил деньги на школьный фонд, который существует и поныне. В 1946 году в Джаффри был создан Форум имени Амоса Счастливчика, который организует публичные выступления и приглашает с лекциями различных специалистов. Лекции проходят в том самом молельном доме, и темы их касаются разнообразных вопросов: пасторского служения и экологической защиты горы Монаднок, астрономии и поэзии, культурной революции в Китае и усыновления детей из других стран.
Мне кажется, Амос был бы доволен тем, как используются его, с таким трудом заработанные, деньги.
Задушевный друг Амоса, гора Монаднок, была воспета многими писателями и поэтам — Натаниелем Готорном[48]
, Ральфом Уолдо Эмерсоном[49], Генри Дэвидом Торо[50] и даже Редьярдом Киплингом[51], во время его путешествия по Америке.Кроме романа Элизабет Йетс написала об Амосе Счастливчике еще одну книгу, на этот раз не художественную, а документальную. Она была издана в серии национальных биографий в 1999 году. В 2000 году Форум собрал и подготовил к публикации подлинные документы и свидетельства эпохи, в которую жил Амос.
Теперь, когда мы знаем немножко больше об историческом прототипе героя книги и о реальном месте событий, давайте поговорил и об авторе.
Элизабет Йетс родилась 6 декабря 1905 года в городе Буффало (штат Нью-Йорк). Писательскую карьеру начала с журналистики и заметок о путешествиях по Европе. Любовь к горам породила две первых книги Элизабет Йетс: действие одной происходит в Швейцарских Альпах, второй — в Исландии. Затем последовали многочисленные романы на исторические темы, а также произведения, посвященные религиозной тематике. Темой многих других сочинений стали дружба с животными и защита окружающей среды. Всего ею написано более пятидесяти книг, включая три автобиографических произведения.
Умерла Элизабет Йетс 29 июля 2001 года в том самом Нью-Гемпшире, где умер и похоронен Амос Счастливчик.
Книга «Амос Счастливчик, свободный человек» была опубликована в 1950 году и сразу же получила медаль Ньюбери и другие почетные награды. Книга включена во многие школьные программы и регулярно переиздается в США.
Главная тема книги — свобода, как физическая — от рабства, угнетения, неравенства, несправедливости, бедности и жестокости, так и духовная — свобода страны и свобода каждого человека.
Чтобы обрести потерянную в далеком прошлом свободу, Амосу приходится пройти долгий и нелегкий путь. Хотя оба его хозяина — и ткач, и кожевник, которым долгие годы «принадлежит» африканец, — люди вполне достойные и богобоязненные — и все же рабство оставляет неизгладимый, никогда не заживающий рубец в душе Амоса, шрам, более глубокий, чем тот, что отпечатался на коже от удара плети работорговца.