Ампир «В»

– Агрегатами в экономике называются состояния денег. «Эм-ноль», «эм-один», «эм-два», «эм-три» – это формы наличности, денежных документов и финобязательств. Агрегат «эм-четыре» включает устную договоренность об откате, его еще называют «эм-че» или «эм-чу» – в честь Эрнесто Че Гевары и Анатолия Борисовича Чубайса. Но все это просто миражи, существующие только в сознании людей. А вот «эм-пять» – нечто принципиально иное. Это особый род психической энергии, которую человек выделяет в процессе борьбы за остальные агрегаты. Агрегат «эм-пять» существует на самом деле. Все остальные состояния денег – просто объективация этой энергии.

– Подождите-подождите, – сказал я. – Сначала вы сказали, что денег в природе нет. А теперь говорите про агрегат «эм-пять», который существует на самом деле. Получается, деньги то существуют, то нет.

Энлиль Маратович подвинул ко мне лист с первым рисунком.

– Смотри, – сказал он. – Мозг – это прибор, который вырабатывает то, что мы называем миром. Этот прибор может не только принимать сигналы, но и излучать их. Если настроить все такие приборы одинаково и сфокусировать внимание всех людей на одной и той же абстракции, все передатчики будут передавать энергию на одной длине волны. Эта длина волны и есть деньги.

– Деньги – длина волны? – переспросил я.

– Да. Про длину волны нельзя сказать, что она существует, потому что это просто умственное понятие, и за пределами головы никакой длины волны нет. Но сказать, что длины волны не существует, тоже нельзя, поскольку любую волну можно измерить. Теперь понял?

– Секундочку, – сказал я. – Но ведь деньги в разных странах разные. Если москвичи получают доллары в конвертах, они что, посылают свою жизненную силу в Америку?

Энлиль Маратович засмеялся.

– Не совсем так. Деньги есть деньги, независимо от того, как они называются и какого они цвета. Это просто абстракция. Поэтому длина волны всюду одна и та же. Но у сигнала есть не только частота, но и форма. Эта форма может сильно меняться. Ты когда-нибудь думал, почему в мире есть разные языки, разные нации и страны?

Я пожал плечами.

– Так сложилось.

– Складывается ножик. А у всего остального есть механизм. В мире есть суверенные сообщества вампиров. Национальная культура, к которой принадлежит человек – это нечто вроде клейма, которым метят скот. Это как шифр на замке. Или код доступа. Каждое сообщество вампиров может доить только свою скотину. Поэтому, хоть процесс выработки денег везде один и тот же, его культурная объективация может заметно различаться.

– Вы хотите сказать, что смысл человеческой культуры только в этом? – спросил я.

– Ну почему. Не только.

– А в чем еще?

Энлиль Маратович задумался.

– Ну как объяснить… Вот представь, что человек сидит в голой бетонной клетке и вырабатывает электричество. Допустим, двигает взад-вперед железные рычаги, торчащие из стен. Он ведь долго не выдержит. Он начнет думать – а чего я здесь делаю? А почему я с утра до вечера дергаю эти ручки? А не вылезти ли мне наружу? Начнет, как считаешь?

– Пожалуй, – согласился я.

– Но если повесить перед ним плазменную панель и крутить по ней видеокассету с видами Венеции, а рычаги оформить в виде весел гондолы, плывущей по каналу… Да еще на пару недель в году делать рычаги лыжными палками и показывать на экране Куршевель… Вопросов у гребца не останется. Будет только боязнь потерять место у весел. Поэтому грести он будет с большим энтузиазмом.

– Но ведь он, наверно, заметит, что виды повторяются?

– Ой, да, – вздохнул Энлиль Маратович. – Про это еще Соломон говорил. Который в Библии. Поэтому протяженность человеческой жизни была рассчитана таким образом, чтобы люди не успевали сделать серьезных выводов из происходящего.

– Я другого не понимаю, – сказал я. – Ведь на этой плазменной панели можно показать что угодно. Хоть Венецию, хоть Солнечный Город. Кто решает, что увидят гребцы?

– Как кто. Они сами и решают.

– Сами? А для чего же тогда мы столько лет смотрим эту… Это…

Энлиль Маратович ухмыльнулся.

– Главным образом для того, – ответил он, – чтобы второй том воспоминаний певца Филипа Киркорова назывался «Гребцам я пел»…

Метафора была ясна. Непонятно было, почему именно второй том. Я подумал, что Энлиль Маратович, скорее всего, хочет угостить меня одной из своих шуточек, но все же не удержался от вопроса:

– А почему именно второй?

– А потому, – сказал Энлиль Маратович, – что первый том называется «И звезда с пиздою говорит». Ха-ха-ха-ха!

Я вздохнул и посмотрел на первый рисунок. Потом перевел глаза на второй. Пустота с его правого края казалась таинственной и даже страшноватой.

– Что здесь? – спросил я и ткнул в нее пальцем.

– Хочешь узнать?

Я кивнул.

Энлиль Маратович открыл ящик стола, вынул из него какой-то предмет и бросил его мне.

– Лови!

В моих руках оказался темный флакон в виде сложившей крылья мыши. Точь-в-точь как тот, что прислали мне в день великого грехопадения. Я все понял.

– Вы хотите, чтобы я опять…

– А иначе нельзя.

Мной овладело смятение. Энлиль Маратович ободряюще улыбнулся.