Халдеи разбирали коктейли и переговаривались – все здесь, похоже, были давно и хорошо знакомы. Мне было интересно, как они будут есть и пить в своих масках. Оказалось, проблема решалась просто. Маска крепилась к круглой кожаной шапочке. Приступив к закускам, халдеи просто развернули маски на сто восемьдесят градусов, и золотые лица переехали на их затылки.
– Скажите, Энлиль Маратович, – спросил я, – а в чем смысл вашей шутки – насчет «the only bush I trust is mine»? До меня не дошло.
– Это, Рама, игра слов, – ответил Энлиль Маратович. – А с точки зрения Великой Богини это просто фантомные боли.
Я опять не понял, о чем идет речь. Меня охватило раздражение.
Мардук Семенович пришел мне на помощь.
– По преданию, – сказал он, – Великая Богиня превратилась в золотой дождь. Примерно как Зевс в мифе о Данае. Это, как ты понимаешь, метафора, – в обоих случаях божество превращает себя в деньги. Вернее, не в деньги, а в то, что стоит за ними на самом деле. С тех пор к богине стремятся все человеческие умы. Она и есть тот смутный свет, к которому сквозь века бредет человечество. Фигурально выражаясь, все люди держатся за протянутые к ней нити. Так что ты, Рама, уже с ней знаком.
– Да, – добавил Энлиль Маратович. – Великая Богиня – это вершина Фудзи. Понимаешь?
Я кивнул.
– Но раз богиня стала золотым дождем, тела у нее нет. А раз нет тела, значит, нет и bush'а. Поэтому богиня может смело ему верить. То, чего нет, не обманет никогда.
Шутка, возможно, и не стоила того, чтобы ее понимать. Но дело было не в шутках. Мне надоела эта затянувшаяся игра в прятки.
– Энлиль Маратович, когда вы мне расскажете, как все устроено на самом деле?
– Куда ты спешишь, мальчик? – печально спросил Энлиль Маратович. – Во многой мудрости много печали.
– Послушайте, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и веско, – во-первых, я уже давно не мальчик. А во-вторых, мне кажется, что я в двусмысленном положении. Вы представили меня обществу как полноправного вампира. Но меня почему-то до сих пор держат в потемках относительно самых важных основ нашего уклада, вынуждая расспрашивать о смысле каждой фразы. Не пора ли…
– Пора, – вздохнул Энлиль Маратович. – Ты совершенно прав, Рама, пора. Идем в кабинет.
Я поглядел на собравшихся в зале:
– Мы вернемся?
– Хочется верить, – ответил Энлиль Маратович.
Агрегат «М5»
Кабинет Энлиля Маратовича был большой строгой комнатой, отделанной дубом. У стены стоял довольно скромный письменный стол с вращающимся стулом. Зато в самом центре кабинета возвышалось старинное деревянное кресло с высокой резной спинкой. Оно было покрыто потускневшей позолотой, и я подумал, что так мог бы выглядеть первый в истории электрический стул, разработанный Леонардо Да Винчи в те редкие спокойные дни, когда ему не надо было охранять мумию Марии Магдалины от агентов озверевшего Ватикана. Видимо, Энлиль Маратович сажал на этот трон позора провинившихся вампиров и распекал их из-за своего стола.
Над столом висела картина. Она изображала странную сцену, похожую на лечебную процедуру в викторианском сумасшедшем доме. Возле пылающего камина сидели пять человек во фраках и цилиндрах. Они были привязаны к своим креслам за руки и за ноги, а их туловища были пристегнуты широкими кожаными ремнями, словно на каком-то древнем самолете. Каждому в рот была вставлена палочка, удерживаемая завязанным на затылке платком (такой деревяшкой, вспомнил я, разжимали зубы эпилептику во время припадка, чтобы он не откусил язык). Художник мастерски передал отблески пламени на черном ворсе цилиндров. Еще на картине был виден человек в длинной темно-красной робе – но он стоял в полутьме, и различить можно было только контур его тела.
На другой стене висело два эстампа. На первом размашистая тень темно-зеленого цвета неслась над ночной землей (название было «Alan Greenspan's Last Flight»). На втором алела изображенная в трех проекциях гвоздика с блоком крупно набранного текста:
Больше в кабинете не было никаких достопримечательностей – разве что металлическая модель первого спутника Земли на столе Энлиля Маратовича и стоящее рядом серебряное пресс-папье (Пушкин в сюртуке и цилиндре лежал на боку, подперев умиротворенное лицо кулаком – совсем как умирающий Будда). Под Пушкиным была стопка чистых листов бумаги, рядом – сувенирная ручка в виде маленького меча. В кабинете пахло кофе, но кофейной машины не было видно – возможно, она была спрятана в шкафу.