Амулет

— Я знала, что он придет на мой постриг, и пусть будет так. Он забудет меня быстрее, увидев, как упадут мои косы. Раз уж вы здесь, господин, я обращусь к вам с просьбой. Когда Анселино возвратится с вами в Констанц, просветите его насчет того, почему я от него отказалась. Много раз я собиралась рассказать ему, в чем дело, но предпочитала молчать, так как это тайная сделка между мною и Матерью Божией, а тут болтать не годится. Вам же, знакомому с духовными тайнами, я могу сообщить об этом, не совершив предательства. Потом вы передадите Анселино столько, сколько покажется вам нужным для того, чтобы он не считал меня легкомысленной и неблагодарной и чтобы я не осталась у него в памяти такой.

Когда я была еще маленьким ребенком — мне было десять лет, и отец мой уже умер, — матушка моя тяжело и безнадежно заболела. И тогда меня охватил страх, что я останусь в целом мире одна. Из-за этого страха и из-за любви к матушке я принесла обет Непорочной Деве Марии принять постриг на двадцатый год, если Она сохранит жизнь матери примерно до того времени. Так Она и сделала и сохранила жизнь матушки до последнего праздника Тела Христова. В это время как раз Анселино плотничал в монастыре и заодно сколотил гроб и моей матушке. Так как я осталась одна, нечего удивляться, что он мне полюбился. Он славный малый, как почти все итальянцы, скромен и вежлив. К тому же мы могли беседовать друг с другом на обоих языках, потому что мой отец, сильный и храбрый человек, много раз не во вред для себя сопровождал за горы боязливого купца и привез оттуда домой пару-другую итальянских словечек.

Наступал срок моего обета, напоминая мне о себе каждым ударом церковного колокола. Мне на ум приходили разные мысли, например: «Не связывает тебя обет невинного ребенка, не знающего, что такое мужчина и что женщина!» или: «Божья Матерь добра. Она бы безвозмездно подарила тебе твою матушку и без этого!» Но потом я думала: «Дав слово, держи его!» Она сдержала свое, сдержу свое и я. Без верности и веры не мог бы существовать мир.

Теперь, господин, послушайте, что я вам скажу! С той поры как Матерь Божья несла крест, помогая королеве, она с незапамятных времен, заселяя ее монастырь, помогает нести его всем послушницам без разбору. У нее это вошло в привычку; она делает это не думая. Когда мне было девять лет, я собственными глазами видела, как одна хилая девушка из Вайнфельдена, приносившая здесь обет, с невиданной легкостью несла на своем кривом плече тяжелейший крест.

Теперь я говорю Божьей Матери: «Если хочешь меня, забирай! Хотя я — если бы ты была Гертрудой, а я Матерью Божьей, — может быть, не стала бы ловить на слове ребенка. Но все равно — уговор остается уговором! Есть только одна разница. Герцогине с ее тяжелыми грехами было в монастыре легко и хорошо — мне будет холодно и горько. Если ты поможешь мне отнести крест, то облегчишь мне и сердце; иначе случится несчастье, Матерь Божья! Если же не можешь ты облегчить мне сердце, дай мне лучше, на мой стыд, упасть перед всеми на землю».

Видя, как эти тяжелые мысли удручают Гертруду, я сказал ей в утешение с лукавой улыбкой:

— Ловкая и разумная девушка найдет выход из трудного дела!

Ее голубые глаза вспыхнули от гнева.

— Не думаете ли вы, господин, что я стану мошенничать? Помоги мне Бог Отец, Сын и Святой Дух в последний мой час за то, что я честно понесу крест, собрав все свои силы! — И она порывисто подняла руки, точно уже несла его.

Я, как истинный флорентиец, с чувством эстетического удовольствия посмотрел на эти стройные и сильные девичьи руки. Она заметила это, нахмурилась и, негодуя, повернулась ко мне спиной. Затем, когда она ушла, я уселся в исповедальне, опустил голову на руку и стал думать — конечно, не о варварской девушке, а о римском классике. Вдруг меня охватил восторг, и я громко воскликнул:

— Спасибо вам, бессмертные! Любимец музы комедийной подарен миру! Плавт найден!

Друзья, само стечение обстоятельств помогало мне. Не знаю, Козимо, что ты думаешь о чуде. Сам я терпеть не могу людей, которые там, где необъяснимое явление собирает вокруг себя кучу суеверий, или во все полностью верят, или все так же полностью отвергают. Я подумал, что тут можно было найти и то и другое: и неясности, и обман.

Тяжелый крест был неподдельным, и великая грешница, варварская женщина, благодаря гигантской силе отчаяния и веры, может быть, его подняла. Но такое событие не повторялось, а в течение тысячелетия подделывалось — вот как я решил. Кто был виноват в этом обмане? Это было покрыто мраком времен. Но одно несомненно: потемневший от старости крест, выставленный на обозрение народу, и крест, который при постриге носили простодушные или же вступившие в заговор послушницы, были двумя разными крестами. В то время как тяжелый крест выставляли на лугу, легкий поддельный крест запирали в каком-нибудь укромном местечке в монастыре для того, чтобы завтра подменить им настоящий и обмануть людей.