Амулет

— Слава Богу! За то, что наконец Он наводит порядок в Своей святой церкви! — И, любезно улыбнувшись, она вытащила из угла в шкафу изящно переплетенную книжечку. — Эту книжку, — сказала она, — оставил нам один итальянский кардинал, наш гость. Он читал ее перед сном после обеда. А поп, о котором я вам говорила, просмотрев ее, выразил мнение, что это самое непристойное из всего выдуманного с начала времен. Благочестивый отец, я передаю вам в руки эту грязную вещицу. Избавьте меня от нее! — И она подала мне мои собственные фацеции!

Хотя эта неожиданность была скорее злой игрой случая, нежели гнусным замыслом настоятельницы, я почувствовал себя задетым и раздосадованным. Я начинал проникаться ненавистью к маленькой настоятельнице. Ведь наши сочинения — плоть и кровь наши, и я тешу себя мыслью, что я в своих трудах никого не оскорбляю — ни стыдливых муз, ни непогрешимой церкви.

— Хорошо, — сказал я. — Хотелось бы мне, настоятельница, чтобы ты оказалась чиста также и в другом, более существенном вопросе! Поблизости от собора ты пообещала собравшемуся народу чудо с таким базарным криком, что теперь уже не можешь пойти на попятную. Не знаю, благоразумно ли это было с твоей стороны. Не удивляйся, настоятельница, что твое чудо будет изучено! Ты сама потребовала суда!

Колени старухи задрожали, а глаза ее забегали.

— Следуй за мной, — строго сказал я.

Подавленная, она последовала за мной, и мы вошли в ризницу, куда принесли крест. В полумраке широкой комнаты он со своими глубокими трещинами и со своей гигантской тенью казался таким массивным, как будто еще сегодня отчаявшаяся великая грешница схватила его и пала под ним на колени, уже касаясь каменных плит в то мгновение, когда появилась и помогла ей Царица Небесная. Я попробовал его поднять, но не смог сдвинуть с места. Тем смешнее казалось мне кощунство — подмена этого подавляющего бремени игрушкой. Я решительно повернулся к высокой узенькой дверке, за которой предполагал найти поддельный крест.

— Ключ, настоятельница! — приказал я.

Та уставилась на меня с ужасом, но дерзко ответила:

— Потерялся он! Больше десяти лет назад!

— Женщина, — сказал я с внушающей страх серьезностью, — речь идет о твоей жизни! Там, напротив, остановился слуга одного моего друга, графа. Я сейчас пошлю туда или пойду сам за помощью. И если здесь найдется крест, сделанный по образцу настоящего, но более легкий, ты будешь гореть на костре, грешница!

Наступило молчание. Затем старуха, стуча или скрежеща зубами — не знаю, вытащила старинный ключ и открыла дверь. Мое чутье меня не обмануло. К стене высокой комнатки, напоминающей внутренность трубы, был прислонен черный крест с глубокими трещинами. Я его тотчас схватил и своими слабыми руками без труда поднял. Во всех мелочах подложный крест был сделан по образцу настоящего и походил на него полностью, с тем лишь отличием, что был в десять раз легче. Мне так и не удалось определить, был ли он внутри пустой или сделан из пробки либо из какого-нибудь другого легкого вещества.

Я был удивлен совершенством подделки, и у меня мелькнула мысль: «Только большой художник, только итальянец мог его сделать». А так как я одушевлен славой своего отечества, у меня и вырвалось: «Великолепно! Мастерская работа!» — конечно, в похвалу не обману, а искусству.

— Негодник, — подняв палец, усмехнулась следившая за мной бесстыдная старуха, — вы меня перехитрили, и я знаю, что придется уплатить! Забирайте вашего шута, которого я вам сейчас принесу, держите язык за зубами и отправляйтесь с Богом!

С этими словами лицо настоятельницы исказила гадкая улыбка, которую можно было бы истолковать такими словами: «Знаем-знаем, все мы мошенники, и нечего нам притворяться, что это не так».

Мне ужасно захотелось наказать негодную старуху. В это время во внезапно наступившей тишине мы услышали беготню, шушуканье, хихиканье и догадались, что нас подслушивают любопытные монахини.

— Во имя Неба! — воскликнула, обращаясь ко мне, настоятельница. — Расстанемся, епископ! Ни за какие блага в мире не хотела бы я, чтобы меня застали вместе с вами мои монахини. Вы мужчина красивый, а языки моих сестер ох острые!

Я нашел это соображение достаточно веским и приказал ей удалиться вместе с ее монахинями. Через некоторое время оставил ризницу и я. Дверь в комнату с поддельным крестом я заботливо закрыл, не повернув, однако, в замке ключа. Ключ же я вытащил, спрятал под своей одеждой и затем бросил его в хоре в щель между двумя приделами, где он, наверно, лежит еще и по сей день. Я сделал это без всякой определенной цели, как будто кто-то шепнул мне, что так поступить будет правильно.