Амулет

Так он оттягивал время и рядом со смертью вкушал высшую прелесть жизни. И король также был на короткой ноге со смертью, Лейбельфинг чувствовал это. Герцог Фридландский взял наступление в свои руки и поставил завоевателя в тягостное положение отступающего. Таким образом, герой-христианин ежедневно, даже ежечасно почти с вызовом отдавал себя на волю своего Бога; панцирь, который паж, по обыкновению, предлагал ему надеть, он упорно отвергал под предлогом плечевой раны, на которую будут давить стальные доспехи, причиняя боль. Для него сделали тончайшую кольчугу — дело рук нидерландского кузнечного мастера. Королева писала ему, что, по ее сведениям, герцог Фридландский носит такую же кольчугу и что ее государь и супруг не вправе, отправляясь на поле боя, быть менее защищенным, чем его противник. Но Густав презрительно отбросил кольчугу в сторону как символ трусости. Однажды в ночной тиши Лейбельфинг, голову которого отделяла от короля одна лишь стена, тесно к ней припав, услышал, как Густав пламенно молится и неотступно просит своего Бога забрать его в расцвете сил, когда пробьет его час, прежде чем он станет бесполезным или ненужным. Сперва у подслушивающей девушки потекли слезы из глаз, но затем ее охватила гордая радость, тайное ликование, ощущение победы, торжества от сознания сходства ее малого жребия с этим великим уделом; ей пришла на ум нелепая ребяческая мысль, что один и тот же слог заканчивает ее имя и начинает имя короля. С этой мыслью она и заснула.

Но пажа одолевали дурные сны, ибо во сне совесть его давала о себе знать; страшные образы проходили перед ним; то ему представлялось, будто король прогоняет разоблаченного обманщика; то будто королева выпроваживает его метлой, с ругательствами, какие наяву никогда не слетают с уст образованной женщины. Однажды пажу приснилось, что его кобыла понесла и бешено мчится по голой равнине, гневно освещенной красным заревом заката, к краю пропасти; король скачет за ним вдогонку, но на глазах своего спасителя или преследователя паж срывается в пропасть под раскаты адского хохота.

Глава III

Паж подскочил на постели, проснувшись от собственного крика. Брезжило утро; короля паж застал выспавшимся на славу, в самом веселом расположении духа. Было получено письмо от королевы; само оно не заключало в себе ничего спешного, но в нем была приписка, в которой королева просила своего супруга принять нужные меры по одному затруднительному делу, близко принимаемому к сердцу женщиной. Герцог Лауэнбургский, человек безнравственный, всего несколько месяцев тому назад женившийся из политических соображений на одной из многочисленных кузин королевы, давал повод к общественному неудовольствию: заскучав от белокурых кос и водянистых голубых глаз своей жены, он сократил медовый месяц и поспешил обратно в шведский лагерь, где держал при себе молоденькую славонку. Как сущий разбойник, он похитил ее при захвате обоза герцога Фридландского. И вот королева просила своего супруга положить скорый конец этому наглому надругательству над брачными узами. Ибо Лауэнбург избегает взоров одного лишь короля, перед сотоварищами же по сословию хвалится своей красивой добычей и, пользуясь тем, что он имперский государь, не смущается ни грехом, ни скандалом. Густав Адольф воспринял это поручение как простое исполнение долга и тут же отдал приказ задержать славонку — ее звали Коринной — и привести к нему в восьмом часу, когда, по его расчетам, он должен был вернуться с короткой разведки. Король намеревался обратиться к девушке со строгим и вместе с тем мягким увещеванием — зная Лауэнбурга, он приписывал Коринне меньшую долю вины, — а затем отослать ее в лагерь Валленштейна, к ее отцу. Он уехал, дав поручение пажу написать успокаивающее письмо королеве. В конце письма он собирался сделать собственноручную приписку. Восемь часов прошло, а король все не возвращался; тем временем охрана привела Коринну и передала ее пажу, который сидел над письмом в прихожей, положив рядом с собой на стол шпагу и пистолет.

С любопытством паж бросил взор поверх строк своего письма на пленницу, которую он пригласил сесть, и был поражен ее красотой. Ростом она была не выше среднего; на полных плечах и тонкой шее покоилась небольшая, прекрасная по форме голова. Черные как смоль волосы и темные, полные угрожающего блеска глаза приковывали к себе взор. Ее помятая одежда, пестрая и яркая, казалась под северным небом кричащей и назойливой. Девушка заметно волновалась. Молчание становилось для нее невыносимым.

— Где король, паж? — спросила она высоким, крикливым от волнения голосом.

— Уехал. Сейчас вернется, — ответил Лейбельфинг, постаравшись, чтобы его голос звучал как можно ниже.

— Пусть только король не воображает, что я отступлюсь от герцога, — продолжала страстная девушка с безудержной горячностью. — Я люблю его! Да и куда мне пойти? К отцу? Он изобьет меня. Я остаюсь. Король не может приказывать герцогу. Мой герцог — имперский государь.