Амулет. Книга 2

– А чем я его напоминаю? Странно, у меня вроде и возможности не было перенять его повадки – я плохо его помню, вечно ему было не до меня. Да и не успел он как следует со мной сблизиться – погиб. Расскажите мне о нем. Мама рассказывала, конечно, но ведь всегда интересно послушать человека со стороны.

Тетя Соня внимательно на меня посмотрела:

– Знаешь, я никогда не могла понять одной его странной особенности: к одним людям он тянулся без всяких видимых причин, любил их, а других… на дух не переносил. И тоже – просто так. Никогда ничего не объяснял. Не любил – и все.

– Э, тетя Соня. Уж вы-то пожили на свете, знаете, небось, что просто так ничего не бывает. Значит, были какие-то причины?

– Да в том-то и штука, сынок, что не было. Никто этих его странностей не понимал. Возьми, к примеру, меня да Зину, – тетя Соня указала кивком головы на пожилую женщину в скромной шерстяной кофте. – Мы обе дружили с твоей матерью, с отцом твоим встречались только во время общих застолий, а относился он к нам совершенно по-разному. Со мной и парой слов, помню, без особой нужды не обменяется, а уж Зинаиду так привечал, чуть не за лучшую подругу держал. Вот и, поди, пойми его! Вот хоть ты мне скажи – с чего бы твоему батьке меня недолюбливать?

– Э-э-э, – неопределенно пожал я плечами, – мало ли что… Да вы сами припомните – может, какая черная кошка между вами пробежала, да вы запамятовали?

– Какая там черная кошка, что ты! Я ему ни разу слова дурного не сказала! – ответила тетя Соня, а про себя подумала: «Не кошкой я была, парень, а пантерой! Да и как на такого мужика, как твой отец, глаз не положить? Я к нему и так, и эдак, а он все мимо меня глядел, отворачивался. И чего вам, мужикам, надо? Неужто жена, эта квочка скучная, ему милей была, чем я? До сих пор забыть не могу! Ведь, позови он меня тогда – со всех ног бы побежала. Я бы ему показала, как может любить настоящая женщина – не то, что его Галина! Жаль – порядочным был сильно, чувствам воли не давал твой отец. Ай, да все вы такие, Ачамахесы – только с виду пылкие да сильные, а внутри – стылый лед!».

Не желая дальше слушать размышления вероломной маминой подруги, я решил аккуратно свернуть разговор:

– Тогда я не знаю, теть Сонь… Странно это. Да вы не берите в голову – может, вам просто показалось, что отец вас недолюбливал. Вот мне, например, вы очень симпатичны, я, вообще, не понимаю, как можно испытывать к вам неприязнь. А в молодости, наверное, редкой красавицей были. Да вы и сейчас хороши! – польстил я тетке.

«Ага! А встретил бы ты меня лет этак сорок назад, не то что неприязни не испытал бы, а совсем-совсем другие чувства», – подумала подруга моей матери, но комплимент мой приняла, улыбнулась. Я, в свою очередь, тоже улыбнулся ей в ответ, настолько благожелательно, насколько смог, и отошел к тете Зине, сидевшей на другом конце стола. Сделал я это отчасти потому, что мне вдруг стало не по себе находиться рядом с тетей Соней, которая в молодости вынашивала планы разбить нашу семью, а теперь преспокойно на правах лучшей подруги сидит за столом, принимая угощение от женщины, у которой мечтала увести мужа, а еще – потому что очень захотелось переговорить с тетей Зиной, понять, за что ее привечал мой отец.

– Давненько к нам не заходили, теть Зин! Как у вас дела? Как дети? Внуки?

Она посмотрела на меня, и мне вдруг стало необычайно тепло и спокойно на сердце от взгляда этих старых, слезящихся, почти бесцветных глаз.

– Спасибо, сынок. Да какие у меня дела? Я на пенсии давно. Все живы-здоровы, и слава Богу!

– А сами-то как? Здоровье в порядке?

– Да ничего, Гришенька, не жалуюсь, – ответила тетя Зина.

«Хороший у Галины сын, внимательный, – подумала она про себя. – К чему ему рассказывать про свои болячки? Молодым не след раньше времени узнавать про наши страхи да напасти. Что поделать, если в моем возрасте смерть подходит так близко, что до нее рукой подать? Вот и я чувствую, что пора моя настала, сгонит меня болезнь в могилу. Да разве стану я Гришу огорчать? Придет мой срок – он и так все узнает».

Ее спокойные, полные благородства и какой-то недоступной мне мудрости мысли поразили меня. Мне вдруг остро захотелось хоть чем-то ей помочь.

– Может, вам помощь какая нужна? Лекарства, деньги? Вы говорите, не стесняйтесь! Для меня это необременительно, я даже рад буду помочь – вы ведь давний друг нашей семьи!

Она покачала головой, прослезилась.

«До чего же отзывчивый парень у Галины вырос! – услышал я ее мысли. – Так ведь и немудрено – у них вся семья такая. И мать, и отец никогда ни в чем не отказывали, всегда старались помочь. Добрые люди, светлые… Только не стану я ему жаловаться. Старая я кляча, век мой кончается… Хлопочи, не хлопочи – все одно, конец близко. Да и устала я. От всего устала. Ни лекарства, ни клиники дорогие мне уж, все равно, не помогут. Разве что теплое слово да внимание под старость душу согреют, утешат напоследок – я и рада буду».

Она смущенно смахнула со щеки скатившуюся слезинку, улыбнулась и погладила меня по руке своей морщинистой теплой ладонью: