Амулет (Потревоженное проклятие)

Я медленно поднялся. В голове разом ударили тысячи крохотных молоточков, виски пронзила острая боль. Держась рукой за стену, я мелкими шагами двинулся вперед, вытянув свободную руку, чтобы не наткнуться во тьме на какое-нибудь препятствие.

Постепенно память возвращалась. Я с сотроганием вспомнил весь кошмар, произошедший после возвращения Паганеля. Вспомнил его ужасные, мертвые, выкаченные глаза, вспомнил пепельное веко, навсегда погасившее неистовый взор амулета, вспомнил глубокую могилу, выкопанную мною для мумии убийцы. Но куда я пошел потом? Почему не взял воду, свечи, еду?

Видимо, потрясение мое в те минуты было так велико, что я просто стремился покинуть страшное место, из камеры моего заточения превратившееся в погребальную камеру Логинова...

Так или иначе, но теперь я был свободен, я был жив, в конце концов, и мне оставалось только выбраться из темных катакомб. Легко сказать!

Боль в голове спустя некоторое время утихла. Я присел на корточки в каком-то грязном коридоре и решил выработать план своих дальнейших действий.

Уйти далеко от своей темницы я вряд ли смог - не в том состоянии я прибывал, чтобы пройти много. А раз так, значит я нахожусь где-то в окрестных тоннелях. Эх, если бы я мог соориентироваться по сторонам света!

Наконец, так и не придумав ничего путного, я решил воспользоваться старым, как мир, правилом "одной стены", для того, чтобы выбраться из лабиринта.

Если все время идти, касаясь, правой, к примеру, рукой стены, следуя за всеми её поворотами, то, как бы не было велико подземелье, в конечном итоге все равно придешь к выходу - я помнил это из какой-то детской книги про средневековых кладоискателей.

И я пошел...

* * *

Первое разочарование ждало меня часа через полтора после начала моего похода - я уперся в завал.

Сплошная стена из сырой, глинистой на ощупь земли, перемешанной с каменными обломками, перегораживала проход. Скорее всего это были последствие того самого обвала, вызванного миной-ловушкой Паганеля.

Меня охватило отчаяние - я практически никуда не ушел от своей темницы! Ну почему, почему я, трижды дурак, не взял свечи в запас?! Почему не прихватил фонарик?! Имей я свет, я бы быстро разобрался, что к чему, и куда мне идти!

Ругая себя последними словами, я развернулся, и двинулся обратно...

Теперь я двигался вдоль закругляющейся кверху кирпичной стены назад, оставив обвал за спиной. Я шел и вспоминал, что этим путем вел меня Паганель тогда, неделю с лишним назад, а я, как последний лопух, покорно шел в раставленную для меня ловушку...

Вскоре правая рука ощутила пустоту. На лице моем задрожал холодный, сырой, но все же удивительно свежий сквозничок. Я обрадовался - дуть могло только с улицы, значит, направо от меня находился коридор, ведущий к свободе в прямом и переносном смысле! Я решительно повернул и двинулся сквозь непроглядный мрак вперед.

Боль, так терзавшая меня после пробуждения, отступила, голова прояснилась. Правда, я здорово замерз, но дух мой в предчувствии скорого освобождения воспрял от уныния, и я бодро шагал, от нечего делать считая шаги.

"Тричта девяносто три. Триста девяносто четыре. Господи, когда же это кончиться? Триста девяносто восемь. А это что такое?".

Я, практически лбом, уткнулся в гладкую бетонную стену, сухую и холодную. Вот тебе и выход! А я-то, наивный, обрадовался! Да если бы из этих поземелий было так просто выбраться, в них было бы так же просто забраться, а это значит, что меня давным давно нашли бы! А ведь я за все время своего подземного сидения ни разу не слышал ни одного человеческого голоса, ни звука шагов, ни даже эха!

Я присел на землю, привалившись спиной к холодному бетону. Вообщем-то все не так уж страшно, сейчас я просто встану и пойду обратно, но меня беспокоила одна мысль - насколько велико поземелье? У меня может не хватить сил, я просто-напросто упаду где-нибудь, и умру!

"Надо торопиться!", - решительно сказал я себе, встал и двинулся вдоль противоположной стены в обратном направлении.

...Это был уже девятый поворот за последнии четыре часа. Подземные сквозняки, сбивающие меня с толку, возникали в темноте ниоткуда, и я уже свыкся с мыслью, что ток воздуха вовсе не означает, что в той стороне выход, и не бросался навстречу ветру.

Тупо бредя во мраке, держась рукой за осклизлые стены, то кирпичные, то бетонные, то покрытые мокрой, рыхлой штукатуркой, я хотел только одного - выйти хотя бы к своей камере, отыскать воду, свечи, отдохнуть. Могила Паганеля больше не страшила меня - я внутренне перешагнул тот рубеж, когда предрассудки властвуют над разумом, теперь все мое существо руководствовалось только одним желанием - выжить! Выжить любой ценой, увидеть небо, солнце, вернуться домой, выспаться...

И обязательно помириться с Катей! Я поклялся себе самой страшной, самой великой клятвой - если я останусь жив, то сделаю все возможное, чтобы мы с ней снова были счастливы! И у нас обязательно будут дети!

* * *