Я кивнул, столкнул с колен чей-то дипломат и попытался встать. Мне это удалось, хотя и с трудом - здорово болела ушибленная нога, в голове звенело. Я полез сквозь толчею за Борисом, старясь удержаться на ногах и не потерять искателя из виду.
Мы пробрались на переднюю площадку. Поезд по прежнему стоял неподвижно. Паника мало-помалу затихала. Дым рассеялся, в полумраке люди искали свои вещи, заплаканная женщина в дорогом кожаном пальто прижимала к груди девочку лет пяти, ту самую, которую вытащил из давки Борис. В соседних вагонах было ещё спокойнее, чем в нашем - там ничего не загорелось.
Из головы состава сквозь поезд, открывая торцовые двери вагонов, прошли машинист и милиционер. Машинист, бледный и злой, громко обьявил, что все в порядке, возгорания потушены силами пассажиров, поезд обесточен, скоро его вытянут на ближайшую станцию.
- Второй "звоночек!", - невесело усмехнулся Борис, отряхиваясь. Я прислонился к стенке вагона, пытаясь избавиться от звона в голове.
- Старайся не вдыхать глубоко! - искатель ощупал мою голову, послушал пульс:
- Вроде все в порядке. Давай-ка, присядь!
Я сел, где стоял, прямо на грязный вагонный пол. Пассажиры успокоились, переговаривались, кто-то нервно засмеялся. Не верилось, что ещё пять минут назад эти самые люди были обезумевшей толпой, готовой топтать друг друга, чтобы спасти свою жизнь.
Состав содрогнулся, где-то громыхнуло, и мы наконец медленно поехали. В вагонах было по прежнему темно, мимо плыли стены тоннели, змеящиеся кабели, какие-то отнорки, уводящие в густой мрак, кое-где горели тусклые аварийные лампочки.
Дальнейший путь мы проделали без всяких приключений, если не считать косых взглядов милиционеров в переходе на "Киевской" - мы с Борисом здорово вывозились и походили на бомжей.
Громадный сталинский дом на Бережсковской набережной, в котором жил Паганель, казался океанским лайнером со светящимися окнами, плывущим сквозь морось холодного осеннего дождя. Мне безумно захотелось оказаться в тепле, почувствовать себя под защитой надежных стен пусть даже и чужого жилища. И ещё очень хотелось почистить зубы - неприятный привкус во рту вызывал тошнотные позывы.
Квартира Паганеля занимала весь верхний этаж башенки, возвышающейся на одним из крыльев дома. Мы поднялись наверх на лязгающем и грохочущем лифте, напоминающем "пипилакс" из данелевской "Кин-дза-дзы", причем Борис настаивал на пешем подьеме, но я бы просто не выдержал. После всех наших злоключений искатель заметно нервничал, тревожно озираясь, словно за каждым углом нас подстерегало что-то ужасное. Я прекрасно понимал его состояние третьий "звоночек" мог оказаться роковым.
Дверь Паганелевой квартиры, сплошной стальной лист, не имела не глазка, не звонка, не ручки, ни даже замочной скважины.
- Он её магнитом открывает. - пояснил Борис, попросил у меня спичку, вставил её в какую-то неприметную дырочку над косяком и несколько раз ритмично нажал.
- Скрытый звонок. Очень удобно - Паганель сразу знает - свои! добравшись до двери, Борис явно приободрился.
Дверь открылась неожиданно мягко для своей внушительной массивности. На пороге стоял высоченный - под два метра! - седой человек в меховой безрукавке, усы и старомодная бородка клинышком придавала ему сходство скорее с Дон Кихотом, чем с жюльверновским чудаком-профессором, только на носу рыцаря печального образа сидели вполне современные прямоугольные очечки, а в зубах дымилась изогнутая резная трубка.
- Боренька! Здравствуй, дорогой! А Денис-то Иванович... Ты уже знаешь?
Борис кивнул.
- Надя улетела к нему в больницу. Входите, входите. - Паганель посторонился, пропуская нас в просторную прихожую.
На свету наша грязная одежда напоминала половые тряпки. Хозяин квартиры на секунду удивленно замер, затем тихо, не без иронии спросил:
- Пробивались с боем?
Борис усмехнулся:
- Примерно так. Знакомтесь: Сергей ... м-м Степанович, друг Николеньки.
Паганель приосанился и церемонно поклонился:
- Очень приятно. Логинов. Максим Кузьмич. По профессии - Паганель.
Он повернулся и крикнул куда-то в глубину квартиры:
- Зоя! Голубушка! У нас ЧП!
Борис остановил хозяина квартиры:
- Максим Кузьмич, у нас к вам важный разговор и плохие новости. Николенька погиб!
Паганель замер, медленно повернулся к Борису:
- Да вы что... Не может быть! Как же это! Николенька... Коля! Горе-то какое...
Паганель выглядел растерянным, даже каким-то жалким. Он помолчал, потом спросил:
- Как это произошло?
Я скупо, в двух словах, рассказал.
Хозяин некоторое время постоял молча, наконец глухо проговорил:
- Надо же... Вот так вот, глупо и нелепо...
Мы стояли в просторной прихожей, и каждый вспоминал Николеньку, мне даже на секунду показалось, что сейчас из-за угла коридора выйдет вдруг он сам, и скажет, улыбаясь: "В-вы ч-чего это? Ч-чего т-такие м-мрачные?".