Старая Гьямба удивилась, что после ее ответа вождь еще более разволновался.
– Где Зуби?
– Не знаю, – пролепетала женщина. – А Кофи спит…
– Это я слышал! Когда ты видела Зуби в последний раз?
– Утром, Нбаби, утром! Твоя дочь принесла твоего внука.
– Зачем?
– Она сказала, что идет за кореньями…
– С кем она ушла?
Бедная Гьямба смотрела на вождя ничего не понимающими глазами. Что произошло?
– Я не знаю, Нбаби. Многие женщины ходили сегодня за кореньями в сторону Абомея…
– Это я без тебя знаю! – оборвал ее вождь, все более распаляясь. – Я не знаю другого: где моя дочь? Вот что, Гьямба. Живо собери на площади всех, кто ходил сегодня за кореньями в сторону Абомея.
– Сейчас? – переспросила Гьямба.
– Немедленно! – прогремел вождь и кликнул силовые структуры: – Эй, Параку! Эй, Канди! Идите с этой дурой по домам. Отправляйте на площадь всех, кто собирал корни в стороне Абомея, пока мы охотились.
Черные гиганты переглянулись. Они уже перехватили сваренной кем-то на скорую руку бегемотины и теперь мечтали только спать, спать и спать.
Но делать нечего. Полусонные жители потянулись на площадь.
Ошеломляющая весть о том, что пропала младшая дочь вождя, сдувала остатки сна.
Капитан Кондратьев разрывался на части.
Спустя четыре дня после захвата резиденции позвонили из советского посольства. Капитан напрочь забыл о существовании этого учреждения в покоренной им стране. И вот на тебе. Пришлось ехать.
Капитан захватил с собой друга Иванова. Бронированную дверь распахнул охранник с кобурой на боку. Несколько мгновений он стоял, не решаясь впустить двух верзил, с ног до головы увешанных оружием.
Наконец – видимо, сообразив, кто в городе хозяин, – охранник провел гостей в приемную и скрылся за звуконепроницаемой дверью.
Сей же миг вернувшись, он объявил:
– Товарищ Кондратьев, товарищ посол ждет вас!
«А Серега?» – чуть не сорвалось с языка у капитана. Он подмигнул прапорщику, развел руками, мол, ничего не поделаешь, в чужом монастыре свой устав. И шагнул в кабинет.
– Василий Константинович! – с этим воплем к нему бросился толстяк с большой плешью, очень похожий на артиста Евгения Леонова. – Разрешите от всей души поздравить вас с блистательным исполнением задания партии и правительства!
Мы ежедневно передаем в Москву сводку оперативной обстановки, и там, наверху, очень довольны. Это же бархатная революция!.. А теперь я хотел бы оставить вас наедине со своим сотрудником Павлом Федоровичем, вот он, познакомьтесь…
Не вымолвивший ни единого слова во время этой тирады Кондратьев обнаружил вдруг в кабинете еще одного человека. Дверь за послом захлопнулась. Щуплый бледный человек поднялся навстречу из-под портрета Генерального секретаря Брежнева.
– Поздравляю, Василий Константинович, поздравляю, – капитан ощутил в своей ладони хрупкую девичью ручку, и в памяти некстати всплыла красавица Зуби. – Присаживайтесь. Меня попросил поговорить с вами Борис Петрович…
Могучая привычка едва не вогнала капитана в стойку «смирно». Едва удержался.
Не было большего авторитета для Василия Кондратьева.
– Слушаю вас, – только и сказал он.
Павел Федорович, хотя и не имел дагомейского загара, вопросы задавал по существу. Капитан отвечал в письменном виде.
Он давно не работал авторучкой в таком объеме. Прошел один час. Второй.
Третий. Ныли пальцы правой руки. Росла стопка исписанных листов. Маялся в приемной верный друг Серега. Капитан с ужасом думал, какое количество дел накопится в роте за его отсутствие, и бросал тоскливые взгляды на щуплого бледного человека.
– Послушайте, Василий Константинович, а что это за побоище на набережной Прогресса? – неожиданно спросил посланец Москвы. – Как дело было?
Рука капитана застыла над бумагой.
Что отвечать? Как отвечать? Если бы не авторитет Бориса Петровича, он бы не раздумывал ни секунды.
– Вчера группа местных жителей проявила неуважение к Советской Армии, – выдавил наконец Кондратьев.
– Пишите, – равнодушно сказал человек без дагомейского загара. – Не забудьте указать, кто и по чьему приказу восстановил честь и достоинство Советской Армии.
– Что это значит, Павел Федорович?
Какое это имеет отношение к операции?
Человек без загара покосился вверх, на портрет Брежнева, словно испрашивая совета у мудрого вождя. Потом махнул рукой.
– Ладно. Не будем делать парижских тайн, – сказал он. – Среди избитых парней оказался сын ближайшего сподвижника товарища Ногмы. Сын человека, который сидел в тюрьме еще при французских колонизаторах. Этот юноша пострадал больше других. Выбиты передние зубы, сломана челюсть, сотрясение мозга, на теле многочисленные кровоподтеки. Кроме того, мальчишка был сброшен в реку, сломал при падении ногу и вообще чудом не утонул. Чтобы принести хотя бы формальные извинения, мы, как вы понимаете, должны знать, что на самом деле произошло.
– Все произошло на моих глазах, – твердо сказал капитан. – Вы говорите именно о том парне, который бросился на прапорщика Иванова с ножом. Естественно, негритенку не поздоровилось.