Амулет Великого Слона

Толстый Вовчик стонал на асфальте, он был уже не боец. Дядечка-рыболов направился к ним, тогда Ася отпустила руку долговязого, кровь лилась сильно, видно, вену прокусила. Тот уставился на руку в оцепенении, Ася же бросилась бежать, не оглядываясь. Ничего, дядечка за себя постоять сумеет.

Первым, кто попался Асе в ресторане, был повар Жан. Он выглянул из кухни – черная лоснящаяся рожа в белом колпаке – и спросил:

– Как ты вчера, нормально?

– Твоими молитвами, – зло бросила Ася.

– Ты это, не дуйся. – Жан погладил ее по плечу. – Тут такой случай…

– Отвали от меня, бабник несчастный! – Ася сбросила его руку.

Злилась она не только за то, что вчера он не подвез ее до дома, злилась за то, что придется опять врать его жене Кате, которая увезла сейчас ребенка в Анапу и просила Асю присматривать за Жаном. Жили они в соседнем дворе, Катя призналась, что доверяет только Асе. И объяснила почему.

Она прекрасно знала вкусы своего мужа.

Жан был ребенок Олимпиады. Тогда, в восьмидесятом году, в Москву и Петербург (тогдашний Ленинград) приехало много чернокожих спортсменов. А через девять месяцев среди новорожденных оказался невиданный процент чернокожих мальчиков и девочек, среди которых и был Жан. Мама так и назвала его, в честь отца, бегуна из Франции. И хоть мать Жана была стопроцентно белой, ребенок у нее получился черный, как… ну да, вакса.

Жан вырос, окончил кулинарное училище, женился на Кате, мальчик у них получился довольно светленький. Очевидно, у предков Жана было принято многоженство, потому что он отчаянно бегал по бабам, ничего не мог с собой сделать. Нравились ему исключительно дебелые белокожие блондинки, так что насчет Аси его жена была совершенно спокойна. Поскандалив пару раз, Катя смирилась, только просила Асю проследить, чтобы ее муженек не слишком зарывался и домой никого не водил, а то перед соседями стыдно.

– Ася, – заныл Жан, – ты только Катьке не говори… – и снова погладил ее по плечу.

Тут и застал их Самсоныч.

– Это вы чегой-то? – нахмурился он.

Самсоныч у них был самый настоящий вор в законе, каких в кино показывают. Был он небольшого роста, сухой и жилистый, кожа на лице продубленная ветрами и морозами в далекой Сибири, где провел Самсоныч немало годков на государственном обеспечении. Все руки в татуировках, и сводить их Самсоныч не собирался. Пустые это люди, говорил, которые татуировки свои сводят, как будто и без них не видно, кто они такие. Самсоныч от прошлого своего не отказывался, просто теперь ушел на покой. Кроме ресторана, было у него еще кое-какое имущество – пара магазинов, отель небольшой, автомастерская. Но рестораном он занимался сам лично, нравилась ему африканская кухня.

Дело шло хорошо, платил Самсоныч прилично и от персонала требовал трех вещей: быстроты, аккуратности и чтобы никаких личных контактов.

Мне, говорил, никакие ваши шуры-муры, фигли-мигли и прятки в ресторане не нужны. Разумеется, вместо последнего слова употреблял он нечто более сильное.

При первом знакомстве Самсоныч Асе так прямо и сказал, она только плечами пожала. Повар Жан тоже был предупрежден и никогда ничего себе не позволял.

– Вы это чего? – вызверился на них Самсоныч. – Делать, что ли, нечего?

Ася развернулась на пятках и ушла, оставив Жана оправдываться.

Сержант полиции Соловьев возвращался домой после ночного дежурства. Он уже подходил к своему дому, как вдруг увидел рядом с подъездом знакомую машину. Приземистую черную «Тойоту» с хищными акульими очертаниями.

Во рту сразу появился неприятный металлический привкус, руки задрожали, как с перепоя, заломило виски. Сержанту захотелось незаметно обойти черную машину, проскользнуть в свой подъезд и запереться в квартире. Но он прекрасно знал, что из этого ничего не выйдет. Тот человек, который ждет его в «Тойоте», достанет его за запертой дверью. Да он из-под земли его достанет.

Пару лет назад сержант сделал глупость. Взял деньги у мелкого наркодилера за то, чтобы скрыть кое-какие улики. Вроде бы речь шла о небольшой порции травки, с которой Соловьев прихватил этого дилера во время патрулирования.

Но потом оказалось, что все гораздо серьезнее, пакетик с травкой обернулся уликами по делу об убийстве, и Соловьев влип бы по самые уши, если бы этот человек не помог ему выпутаться. Тогда он ему помог – но с тех пор требовал ответных услуг.

И довольно быстро сержант понял, что та история с наркодилером была заранее подготовленной подставой.

Соловьев медленно шел к подъезду, как будто к его ногам были привязаны свинцовые гири. Когда он поравнялся с черной машиной, стекло на передней двери опустилось, и знакомый голос проговорил:

– Куда торопишься, Коля?

– Домой, – отозвался Соловьев с тяжелым вздохом.

– Дом от тебя, Коля, никуда не убежит. Сядь в машину, разговор есть.

Сержант не стал спорить – он знал, что это бесполезно. Он послушно сел на переднее сиденье машины, рядом с плотным приземистым человеком лет пятидесяти. Щетка коротко стриженных седых волос, тяжелый подбородок, маленькие пронзительные глаза, кривой шрам на левой щеке, напоминающий формой кленовый лист.