Амур-батюшка. Книга 1

— Я в Благовещенске такую видал, — проговорил Тимошка Силин, — она с горохом, что ли, не знаю. Кешка сказывал, хлеб из нее черствеет скоро.

— А это что такое? — спросил Пахом, указывая на черную палку, торчащую в мешке.

— Это такой угли, — ответил торговец, — чтобы мука сухой была.

— Ты пошто такую цену ломишь? — вдруг заговорил, поднимаясь с лавки, желтый и тощий дед Кондрат. — Виданное ли дело, родимые, — обратился он к мужикам, — мука с горохом чуть ли не по три рубля!

— Чего кричишь? Чего напрасно? — с горькой обидой в голосе накинулся торгаш на деда. — Зачем говори три? Два восемьдесят! Кушать не хочешь — не покупай! Весной такая мука десять рублей будет. Эту муку сегодня не купишь — не надо! Моя уезжай! А весна придет — тебе хлеба нету. Тебе весной пропади, умирай, а моя другой раз сюда ходи не хочу.

— Да ты хоть маленько уступи, — подговаривался Барабанов. — Мы бы тогда у тебя всю муку забрали.

— Уступи, уступи! — передразнил Гао. — Эта мука настояща цена три рубля. Моя и так убыток торгуй. Покупай! — кричал торговец, вскакивая на ноги. — Знакомы станем! — Он хлопнул Барабанова по плечу, видно подражая русским купчикам, стараясь принять вид залихватский и развязный. — Тебе чего надо — у меня в лавке все есть. Вали ходи, все бери, какой товар есть — все продаю! Моя сам собаки запрягай, таскай сюда. Тебе соболь убивай, лиса лови, моя шкурка бери — расчете станем. Потом опять долг-бери.

Федор достал из темного угла несколько беличьих шкурок и лису-сиводушку.

— Белка — какой зверь! — пренебрежительно отозвался торгаш, рассматривая шкурки. — Соболь — хорошо!

— Это ты зря говоришь: белка — хороший зверек, — пытался вразумить торговца Пахом. — В Расее-то самый ходовой мех.

— Конечно, белку могу купить, помогай хочу, — подмигнул китаец Федору и передал беличьи шкурки своему работнику, а сам стал смотреть лису, поглаживая ее, дуя на мех и переламывая шкурку.

Рослый работник повертел беличьи шкурки в руках и передал их обратно своему хозяину, что-то буркнув потихоньку.

— Самая хорошая белка — десять копеек, а такая белка — пять копеек, — с горячностью проговорил Гао. — Такую белку только русский купец летом на баркасе покупает. Наша такой товар шибко не надо, мало-мало надо. Белок невыгодно торгуй, тебе невыгодно такой зверь стреляй. Белка много убей, а товар получи мало. Все равно ничего нету. А тебе один соболь поймай — деньги есть, товар есть…

Тем временем и лиса и белки снова попали в большие руки рослого китайца, и тот упрятал их в мешок.

— Ты хороший человек, — хвалил торговец Барабанова. — Моя не боится тебе в долг давать. Тебе соболя поймай — моя разный товар давай, тебе наша мука кушай, шибко сильный будешь, потом лучок сделаешь, тайга пойдешь, всяка — разный зверь убей. Худой соболь ты поймай — моя два рубли плати, хороса соболь — три рубли, шибко-шибко хороса, паря, моя пять рублей не жалей. Товар всякий бери, водка покупай — гуляй, — соблазнял он мужиков.

— Ну, а лису как же ты ценишь? — спросил Федор, недовольный тем, что китайцы забрали меха, не спросив его согласия.

— Это лиса ничего. Хороса лиса. Такой шкурка можно покупай, — и китаец назначил сходную цену.

Бормотовы принесли торговцу беличьи меха и шкурку кабарги. Пахом был упорней Федора и спорил до седьмого пота.

Егор продал свою красную лису.

Долго торговались мужики с купцами; наконец те уступили, и крестьяне забрали у них всю муку и несколько отрезов бумажной материи, обещая отдать долг к весне мехами либо к осени деньгами.

В разгар торга в землянке появился Бердышов, только что вернувшийся с охоты.

— Ваня, дорогой, старый знакомый! — кинулся к нему Гао Да-пу. — Давно не видались, шибко давно!

— Э-э, здорово, Ваня! — отвечал Бердышов. — Ну, как торгуешь? Муку продал?

— Продал, все продал. Тебе чего надо, какой товар? Почему давно в нашу деревню не ходил? Тятька Гришка, однако, сильно скучай. Ангу давно не видел. Папку худо забывать.

Иван вынул из-за пазухи сморщенную соболиную шкурку.

— А ну-ка, глянь!

— Лучком стрелял?

— Самострелом!

— Анга тоже в тайгу ходит?

— Конечно, Анга тоже.

Китайцы вывернули шкурку, тщательно осмотрели ее, передавая из рук в руки и обмениваясь короткими замечаниями.

— Шкурку сам снимал? — спросил торговец Бердышова. — Зачем шкурку сломал? — сердился Гао Да-пу, обнаружив, что соболь попорчен ножом. — Сам не умеешь снимать, спроси Ангу.

Это была обида — посылать охотника к бабе учиться, но Иван лишь посмеялся.

Егор знал: торговцам привычно обижать народ. Уж торгаши наглые, зато им время от времени и достается. В России то им красного петуха пустят, то прибьют насмерть. За долгие годы страдания люди с ними расплачиваются.

— Ну, а вот это как? — вынул Иван из-за пазухи еще одного соболя, вывернутого мездрой вверх.

— Это хороший! — воскликнул довольный Гао и принялся уговаривать Ивана Карпыча купить жене стеклянных бус, морских ракушек или цветного ситцу. — Твоя баба молодая, ей русскую рубаху шить надо. Ангу надо русской бабой сделать, юбку надо, сарафан. Тебе деньги не жалей.