Амурная примета

Рудольф Вершинин заметил слежку за собой тотчас по возвращении из Дмитрова. Он отнюдь не был уверен в том, что за ним не следили и до этой поездки. Рудольф Залманович и раньше был подозрительным и частенько проверялся: якобы отряхивал от снега полы шубы, при этом незаметно и стремительно бросая взгляд назад; гляделся в витрины, примечая, не идет ли кто следом, и неожиданно озирался по сторонам, будто его окликнули. Однако эта его мнительность касалась дел, связанных с комиссионерской конторой «Гермес». Теперь же – и он это чувствовал буквально кожей – его выслеживают по иным причинам. И причины эти, скорее всего, касаются таинственного исчезновения судебного пристава Щелкунова.

Убедившись, что за ним и правда ведется наблюдение, Рудольф Залманович сообщил об этом Эмилии. Она в ответ на это не отмахнулась бездумно, как он ожидал, а стала вдруг задумчивой. Правда, после того как Вершинин купил ей каракулевые шубку и муфточку, задумчивость на время исчезла. Но вскоре опять вернулась, что не могло не беспокоить Рудольфа Залмановича.

– О чем ты все время думаешь? – спросил он как-то любовницу, невпопад ответившую на его вопрос, а попросту не слышавшую его из-за увлеченности собственными мыслями.

– Да так, ни о чем, – попыталась отмахнуться от вопроса Эмилия, но Вершинин был настойчив, и пришлось соврать: – Вот думаю, сколько нам еще придется скитаться, покуда нас не оставят в покое.

– А ты не думай об этом, – недовольно изрек Вершинин. – Вот провернем еще парочку крупных дел и уедем из Москвы…

– Куда? – быстро поинтересовалась Эмилия.

– Да хотя бы за границу… Например, в Париж!

Ответ Рудольфа, кажется, вполне устроил Эмилию, и она более не уходила в свои думы, во всяком случае, настолько, чтобы ничего не замечать вокруг.

А вот что надобно было совершить незамедлительно, так это поменять жилье, поскольку оставаться в квартире на Малой Царицынской в Хамовниках дальше было нельзя.

– Завтра поутру поедешь в Марьину рощу и снимешь дом, снова на чужое имя, – сказал Эмилии вечером следующего дня после возвращения из Дмитрова Рудольф Залманович и отложил газету с объявлениями о сдаче в аренду квартир и домов. – Вот здесь я в вестях прочитал… На Четвертой улице сдаются два дома, так что присмотри, какой из них будет получше, и найми его, не торгуясь…

– Почему в Марьиной роще? Там не очень хорошая публика. Можно было бы снять дом где-нибудь поближе к центру.

– Мы тоже с тобой не ангелы, – строго заметил Вершинин. И несколько мягче, увидев, как насупилась Эмилия, добавил: – В Марьиной роще люди попроще.

* * *

Дом, нанятый Эмилией, Вершинину понравился. Не развалюха, но и не из новомодных больших домов, окрашенных ярко и вызывающе. Так что они будут не на виду. И с соседями не впритык, – можно не ограничивать себя в словах и действиях. Рудольф Залманович хотел даже похвалить Эмилию, однако воздержался, посчитав это лишним.

Перед домом был разбит палисадник, а на задах – небольшой огород, где можно выращивать картошку с лучком и огурцы с помидорами. Если будет желание, конечно. Осматривая свои новые владения, Вершинин сказал:

– Будет теперь чем тебе заняться. Вон земли сколько! Помидоры с огурцами будешь выращивать. Они здесь хорошо пойдут. На рынке будешь продавать… А в палисаднике цветочки будешь выращивать, как до этого хозяева делали.

Эмилия промолчала и брезгливо дернула губками, что должно было означать примерно следующее: «Сейчас… Разбежалась!»

На встречу с профессором Сиротиным Эмилия уходила уже из нового жилища. Как и было заранее обговорено с Вершининым, она пойдет и постарается соблазнить профессора, чтобы потом можно было вить из него веревки и в конечном счете отобрать полученный им баснословный лотерейный выигрыш. Как это будет сделано: по-мокрому[19] или нет, покажут обстоятельства…

В новой шубке с муфточкой, в ботиночках, отороченных мехом, с легким румянцем на щечках Эмилия смотрелась сверхобольстительно. Александр Тимофеевич, придя в условленное место «Маленького Версаля», как иногда называл Нескучный сад император Николай I, не то что был поражен, – он на время потерял дар речи и, здороваясь, лишь прикоснулся губами к прохладным пальчикам Эмилии.

Девушка, казалось, не замечала и не понимала состояния профессора, и принялась оправдываться по поводу того, что на условленную встречу не пришел Вершинин.

– У него сегодня с утра страшный кашель и высокая температура. Наверное, это инфлюэнца, – тоном извиняющегося человека произнесла Эмилия. – И он просит извинить его…

Будь профессор пожестче характером и менее вежлив, он бы непременно сказал: «Да на кой мне извинения этого Вершинина! Не пришел, и слава богу. Я только этому рад!» Однако Александр Тимофеевич лишь молча кивнул, поблагодарив в душе метели, ветра и наступившую слякотную погоду; было бы весьма кстати, если бы Вершинин слег надолго.