— В пятом году, як продали нас адмиралы, бились мы одни с целой японской эскадрой. О, це был бой, так бой! Как грянул японец по нас со всех своих броненосцев! Как ответили ему наши комендоры!.. «Не давай им передохнуть, братцы, не давай!» кричал наш командир. Горячий японский снаряд ударился в рубку и засыпал командира обломками. Кинулись мы к нему все разом, откопали. А японец все бил и все бил снарядами. Прямо под сердце осколком ранило друга моего Хоменку. За борт упал храбрый комендор Барсуков, убитый. Грянулся на палубу Иван Труба, бравый матрос-сигнальщик. И тогда порешили мы отдраить кингстоны. Вызвались на верную смерть два дружка, два Ивана. Опустились они на дно корабля, отдраили кингстоны и сбила их с ног холодная океанская вода...
Все помолчали. Потом Никита Сергеич сказал:
— А слыхали вы про японцев во Владивостоке? Говорят, скоро дойдут и до нас. До Москвы далеко, они и расхрабрились.
— Не дойдут, — сказал Гаврилов.
— Во Владивостоке тоже говорили — не дойдут, — возразил Бережнов. — А вот высадили десант, заняли город, развесили листовки...
Он вынул из кармана какую-то бумажку, поправил очки, положил бумажку на стол, разгладил ее рукой и стал читать:
Объявление командующего японской эскадрой.
Граждане.
Я, командующий японской эскадрой, питаю глубокое сочувствие настоящему положению России и желаю немедленного искоренения междоусобиц и блестящего осуществления революции.
— Видали, как завернуто? — усмехнулся Петр. — Японский адмирал, значит, с нами, за революцию.
Бережнов из-под очков поглядел на Петра и продолжал читать — медленно, напирая на «о»:
Однако, глубоко встревожась и увидя, что в городе не наблюдается порядка, я не мог не беспокоиться о жизни и имуществе проживающих в городе подданных Японской империи.
— Ого! — сказал Косорот. — Читай, читай дальше.
К сожалению, ныне в городе произошли среди бела дня неожиданное убийство и ранение трех японцев...
— Сами же и ухлопали, — поднял глаза из-под очков Бережнов.
...что заставило меня принять на свою ответственность защиту жизни и имущества подданных Японской империи, и, следовательно, я принужден высадить десант с вверенной мне эскадры и принять меры.
— Ясно! — сказал Гаврилов. — Все?
— Нет, не все. Тут еще приписка:
Еще раз заявляю, что горячо питаю глубокую дружбу и сочувствие к русским властям и к русскому народу и у меня нет иной мысли и желаю, чтобы русский народ ни о чем не беспокоился и, как обыкновенно, занимался своими делами.
Командующий японскою эскадрою контр-адмирал
Бережнов аккуратно сложил японскую листовку в убрал в карман.
— Дружбу питает! — хлопнул Косорот кулаком по столу так, что задребезжала посуда.
— Сочувствует! — сказал Петр. — С белой гвардией спелся — с Калмыковым. Наш Приамурск хочет занять. Дружбу! Питает!
— Не только наш город хочет занять, — спокойно сказал Бережнов. — Все Приморье занять хотят, весь Амур. Нагонят желтых мундиров, заполнят весь край. Край-то богатый, богатств в нем видимо-невидимо, вот и зарятся: а не сумеем ли оторвать кусок у Советской России?
— А я сегодня солдата в желтом мундире видел, — вдруг выпалил Павка.
— Ну что, дурак, брешешь? — сердито оборвал его Петр.
— Ничего не брешу... — тихо сказал Павка.
Все засмеялись, только Бережнов спросил:
— Где видал?
— На острове, в шалаше, — ответил Павка.
— Да ну его, не слушай, Никита Сергеич, — сказал Петр. — Начитался своих пиратов, померещилось. Он такого бывает напридумает, что уши вянут.
— А ведь очень может быть, — сказал Бережнов, — что они подойдут неслышно, окружат и...
— Никита Сергеич, милый, — сказал Гаврилов. — Тут, можно сказать, вроде именины, а ты японцами пугаешь.
— Расшибем! — крикнул вдруг Косорот, вставая из-за стола.. — Пусть только сунутся!
— Ясно, расшибем! — крикнул Петр.
— Погоним до самого Японского моря! — закричал Митроша, сигнальщик с «Грозы», сидевший против Остапа.
— Ну чего вы раньше времени раскричались? — сказала вдруг Варя. — А ты чего встал? — спросила она Косорота. — Выпили бы, закусили бы...